Сладкий папочка - Лиза Клейпас

Вместо того чтобы положить Каррингтон в кроватку, я взяла ее к себе в постель, устроив у стены. Это было именно то, что мисс Марва советовала никогда не делать. Она сказала, что ребенок потом ни за что не захочет по своей воле спать в своей кроватке.

Мисс Марва, как всегда, оказалась права. С той ночи Каррингтон всегда настойчиво просилась ко мне в постель и, если я игнорировала ее протянутые ко мне руки, выла, словно койот. И если честно, я любила с ней спать. Мы обе прижимались друг к другу под пуховым одеялом с розами. Я решила, что если она мне нужна, а я нужна ей, то мы, как сестры, имеем право дарить друг другу утешение.

Секс у нас с Люком случался редко: условий для этого не было – ни он, ни я не имели отдельного жилья, – и удовольствия я от этого, как бы ни притворялась, никакого не получала. Мы никогда не обсуждали эту тему. Каждый раз, когда мы все-таки оказывались в постели, Люк пробовал и так, и сяк, но его ухищрения ни к чему не приводили. Ни ему, ни себе я не могла объяснить, отчего я оказалась в постели такой бездарной.

– Странно, – как-то раз сказал Люк, когда мы лежали у него в спальне после школы. Его родители уехали на день в Сан-Антонио, и дом пустовал. – Ты самая красивая девчонка, с какой я когда-либо встречался, самая сексуальная. Я не понимаю, почему ты не можешь... – Он умолк, подсунув руку под мой голый зад.

Я знала, о чем это он.

– Вот что получаешь от свиданий с мексиканской баптисткой, – сказала я. Он засмеялся, и его грудь заколыхалась под моим ухом.

Я поделилась своей проблемой с Люси, которая недавно рассталась со своим парнем и теперь встречалась с помощником менеджера из кафетерия.

– Тебе нужно встречаться с парнями постарше, – авторитетно заявила она. – Мальчишки из средней школы в этом деле ничего не смыслят. Знаешь, почему я бросила Томми?.. Он всегда так накручивал мои соски, будто ловил по радио нужную волну. И какое, к черту, после этого удовольствие! Скажи Люку, что хочешь пообщаться с другими.

– Уже не придется. Он и так через две недели уезжает в Бейлор[10]. – Мы с Люком пришли к согласию, что хранить друг другу верность во время его учебы в колледже будет нереально. Это не был разрыв в прямом смысле – мы договорились, что будем встречаться, когда он будет наезжать сюда.

Я испытывала смешанные чувства по поводу отъезда Люка. С одной стороны, я с радостью предвкушала возвращение свободы. Выходные снова будут безраздельно принадлежать мне, да и необходимость ложиться с ним в постель отпадет. Но все-таки без него будет одиноко.

Я решила целиком и полностью посвятить себя Каррингтон и учебе. Я решила стать образцовой сестрой, дочерью, подругой, ученицей, в общем, образцом ответственной молодой женщины.

День труда выдался сырым. С прокаленной солнцем земли в бледное дневное небо поднимался пар. Однако ежегодно проводимым в округе родео и выставке скота жара была не помеха. На ярмарочной площади яблоку негде было упасть: все ее пространство было сплошь покрыто мозаикой торговых палаток с кустарными изделиями и столами с разложенными на них ножами и огнестрельным оружием. Там организовывались катания на пони, соревнования лошадей-тяжеловозов, выставки тракторов и бесконечные ряды прилавков с едой. В восемь вечера на открытой арене ожидалось родео.

Мы с мамой и Каррингтон приехали в семь. Мы собирались поужинать и навестить мисс Марву, которая арендовала киоск для продажи собственных работ. Я толкала вперед коляску по пыльной разбитой земле и со смехом смотрела, как забавно Каррингтон крутит головой, стараясь проследить взглядом за гирляндами цветных лампочек, которые оплетал и центральный фуд-корт.

Участники ярмарки в основном были одеты в джинсы с массивными ремнями и ковбойки с длинными рукавами на манжетах, карманами с клапанами и застежкой на перламутровых кнопках спереди. Наверное, половина всех мужчин разгуливали в белых, черных соломенных или отличных фетровых шляпах «стетсон», «миллер» или «резистол». Женщины ходили в облегающих джинсах или юбках из жатой ткани и ковбойских сапогах с вышивкой. Мы с мамой надели джинсы, а Каррипгтоп нарядили в джинсовые шортики с застежками изнутри. Я подобрала ей маленькую розовую фетровую девчоночью ковбойскую шляпку с завязками из ленточек под подбородком, но она упрямо стаскивала ее с себя и тянула в рот.

В воздухе витали самые разнообразные ароматы, волны телесных запахов и одеколона, запах табака, пива, горячей жареной еды, животных, влажного сена, пыли и техники.

Толкая коляску среди прилавков с едой, мы с мамой остановили выбор на жаренной во фритюре кукурузе, свиной отбивной на косточке и жаренных во фритюре картофельных стружках. Во всех других палатках продавали жаренные же во фритюре пикули, жаренные во фритюре перчики-халапеньос, и даже полоски отбивного бекона были обжарены во фритюре. Техасцам просто в голову не приходит, что некоторые продукты можно готовить как-то иначе, чем во фритюре, наколов на палочку.

Я покормила Каррингтон яблочным пюре из баночки, которую держала в пакете с подгузниками. На десерт мама купила жаренные во фритюре пирожные «твинки»: замороженное пирожное обмакивают в кляр, бросают его в раскаленное масло и держат там, пока оно не размягчится внутри настолько, что станет таять во рту.

– Миллион калорий, наверное, – сказала мама, вонзая зубы в золотистую корочку. Начинка с хлюпающим звуком брызнула наружу, и мама со смехом поднесла к подбородку салфетку.

Поев, мы вытерли руки детскими влажными салфетками и отправились на поиски мисс Марвы. Ее малиновые волосы пламенели, словно факел на званом вечере. Ее торговля свечами-люпинами и расписными скворечниками продвигалась медленно, но верно. Мы спокойно ждали – спешить было некуда, – пока она отсчитает сдачу покупателю.

И тут за спиной у нас послышался голос:

– Эй, привет.

Мы обернулись. Я обмерла: перед нами стоял Луис Сэдлек, хозяин ранчо Блубоннет. Он щеголял в сапогах из змеиной кожи и джинсовом костюме, в галстуке «боло» с серебряным зажимом в виде наконечника стрелы. Я всегда его сторонилась. Держаться от него на расстоянии оказалось вовсе не трудно, поскольку его главный офис, как правило, пустовал. У Сэдлека напрочь отсутствовало всякое представление о рабочем времени. Он дни напролет пил и пропадал где-то в городе. Если кто из жителей стоянки обращался к нему с просьбой починить что-нибудь вроде засорившейся канализации или заделать выбоины на главной дороге, то он обещал разобраться, но сам и пальцем о палец не удосуживался ударить. Жаловаться Сэдлеку было бесполезным сотрясением воздуха.

Лицо у Сэдлека было ухоженное, но одутловатое. По скулам, как сеточка мелких трещин по дну старинных фарфоровых чашек, расползлись лопнувшие капилляры. Он был еще довольно хорош собой, и, глядя на него, можно было только сожалеть о его былой красоте.