Дом разделенный - Перл С. Бак

присматривала за больными или истощенными. На ее попечении находилось почти двадцать таких найденышей. Об этой своей работе госпожа порой рассказывала Юаню: как она собирается обучить девочек честному ремеслу и найти каждой хорошего мужа – крестьянина, торговца, ткача или любого честного человека, которому нужна хорошая работящая жена.

Однажды Юань ходил вместе с ней в приют и потрясенно наблюдал за переменами, которые происходили там с этой уравновешенной и степенной женщиной. Дом был небогатый, потому что госпожа не могла тратить на его содержание много денег: даже ради этих детей она не хотела обделять Ай Лан и лишать ее удовольствий. Стоило ей войти во двор, как дети гроздьями облепили ее, крича, что она их мама, принялись тянуть ее за платье и за руки и окружили такой любовью, что она расплылась в счастливой улыбке и застенчиво взглянула на Юаня, который ошалело наблюдал за происходящим: он еще ни разу не слышал, чтобы госпожа смеялась.

– Ай Лан про них знает? – спросил он.

Тут госпожа вновь помрачнела и кивнула, сказав лишь:

– У нее сейчас своя жизнь.

Затем она стала водить Юаня по этому неказистому дому; от двора до кухни все было очень опрятное и чистое, но самое простое.

– Я не хочу приучать их к богатой обстановке, – пояснила госпожа. – Им предстоит стать женами простых работящих людей. – К этому она прибавила: – Если среди них найдется одна, хотя бы одна, в ком я увижу те задатки, что видела прежде в Ай Лан… Тогда я заберу ее к себе домой и не пожалею для нее ничего. Мне кажется, вот в этой девочке что-то есть… Я пока точно не знаю…

Она окликнула одну из девочек, и та пришла на ее зов из соседней комнаты. Она была старше остальных и имела более серьезное выражение лица, хотя ей было не больше двенадцати-тринадцати лет. Девочка уверенно подошла, подала госпоже руку, взглянула на нее и проговорила ласково:

– Я здесь, мама.

– В этой девочке, – пылко произнесла госпожа, глядя в обращенное к ней лицо девочки, – живет особый дух или дар, но я пока не знаю какой. Я нашла ее сама, на пороге этого самого дома, новорожденную, и внесла в дом. Она старшая и была найдена первой. Грамота дается ей очень легко, она быстро усваивает любую науку. Можно надеяться, что, если так пойдет и дальше, я уже в этом году заберу ее в свой дом… Что ж, Мэй Лин, можешь идти.

Девочка улыбнулась – быстрой и светлой улыбкой, – и напоследок бросила на Юаня глубокий взгляд. Хотя она была всего лишь дитя, Юань запомнил ее взгляд, таким он был ясным, прямым и пытливым. Казалось, так она смотрит на все, что ее окружает, а не только на него. Затем девочка ушла.

Словом, с такой женщиной, как госпожа, Юань мог бы побеседовать начистоту, но разговор о его интересах никак не заходил. Он знал лишь, что ему приятно трудиться на земле. Эти труды помогали ему почувствовать свои корни, поверить, что он, в отличие от многих других, имеет эти корни, а не просто плавает по поверхности городской жизни.

Как только Юань чувствовал, что его одолевает смутное беспокойство или в голове крутятся неясные вопросы, он сразу шел на свой крохотный участок и там, потея под жарким солнцем или промокая до нитки под прохладными дождями, работал молча или тихо беседуя со своим соседом-крестьянином. И хотя казалось, что такой труд и такие разговоры не имели большого смысла или значения, вечером Юань возвращался домой с чистой душой и головой, избавившись от внутренней маеты. Он мог спокойно читать книги и размышлять о прочитанном, а мог идти веселиться с Ай Лан и ее друзьями и часами беззаботно плясать под музыку, обретя в трудах на земле спокойствие и душевное равновесие.

Это равновесие, это ощущение земли под ногами и собственных прочных корней очень ему пригодились, ибо той весной его жизнь приняла оборот, о котором он прежде не мог и помыслить. В одном Юань очень сильно отставал от Шэна, Ай Лан и даже от Мэна. Эти трое обитали в куда более жарком климате, чем тот, к которому привык Юань. Они провели все детство в этом большом городе, и все его соблазны и страсти были у них в крови. Сотни и сотни сотен соблазнов сулил молодежи город: стены всюду были расписаны изображениями красавиц и любовных сцен, в увеселительных домах висели портреты чужеземных женщин в объятьях мужчин; в веселых домах за серебряную монету можно было купить на ночь женщину – то были самые низменные соблазны.

Чуть выше обретались печатные истории и стихи о любви, продававшиеся в любой, самой захудалой лавке. В старину все подобное считалось большим злом; любому было ясно, что это – факел для разжигания молодых сердец, и читали их лишь тайком. Теперь же изощренные, развратные порядки прочих стран проникли в страну, и под видом искусства, гениальности и прочих возвышенных понятий молодежи стали подсовывать подобную писанину, а те охотно ее читали и изучали; однако при всей поверхностной красоте факел оставался факелом, и он, как и встарь, разжигал огонь в сердцах.

Молодые люди осмелели, и девушки тоже, и о приличиях никто больше не вспоминал. Влюбленные держались за руки, и это больше не порицалось; юноша мог сам предложить девушке помолвку, и отец девушки не подал бы за это в суд на отца юноши, как было заведено в давние времена, а в глубинке, куда еще не добрались порочные чужеземные порядки, принято и по сей день. После помолвки молодые свободно разгуливали вдвоем, точно дикари, и порой случалось так, что кровь в них взыгрывала до свадьбы и плоть встречалась с плотью раньше срока, и тогда молодых вовсе не убивали за бесчестье, как во времена их родителей. Нет, просто свадьбу играли пораньше, чтобы ребенок появился на свет уже в законном браке, и молодые вели себя свободно и беспечно, мня себя порядочными людьми, и только их несчастные родители обменивались устыженными взглядами, но терпели, потому что таково было новое время. Многие отцы проклинали новое время и оплакивали честь своих сыновей, а матери – честь дочерей, но все же новое время наступило и никто не мог повернуть его вспять.

В этом времени жил Шэн, и брат его Мэн, и Ай Лан, они были детьми нового века и ничего иного не знали. Но Юаня воспитали иначе. Ему Тигр передал все древние традиции, а от себя добавил ненависть ко всему женскому роду. Юаню