Мой Западный берег. Записки бойца израильского спецназа - Алон Гук

Ронен тоже просит у меня сигарету, и, получив, неумело зажигает ее. В принципе, он не курит, но иногда любит просто так подымить. Он почти не затягивается и держит ее так, как будто это что-то хрупкое и легко разбивающееся, боясь уронить. Я скептически смотрю на его попытки курить и решаю до возвращения на базу сигарет ему больше не давать. Нечего переводить добро.

— Алони, ты только представь, через год мы будем лежать на пляже в Южной Америке, окруженные латинскими девочками, будем пить ром, нюхать кокаин и вспоминать эти времена, как страшный сон! — Ронен полулежит справа от меня, и в его глазах отражаются голубые воды Атлантического океана, белоснежный пляж Рио-де-Жанейро и черноволосые девушки с кожей цвета шоколада.

Я возвращаю его из страны грез на бренную землю:

— Ага, Южная Америка. Нам бы хоть на базу к выходным вернуться. А то этот придурок Гольдфус еще придумает нам операцию на субботу. Будут нам тогда и девочки, и кокаин, — я сегодня настроен более чем пессимистично, настроения нет никакого, сильно устал, сухой паек давно надоел, и сигарет у меня осталось только полпачки, а новых тут взять негде. Поэтому и настроение на нуле.

Время от времени раздаются выстрелы. Стреляют издалека, по нам или нет — непонятно. В первые дни операции ты реагируешь на каждый выстрел, группируешься, пригибаешься или начинаешь искать источник стрельбы. Но сейчас все настолько к этому привыкли, что даже внимания не обращают. И только Тофах в ответ на выстрелы поднимает жопу и оглушительно пердит, доверительно сообщая:

— Отстреливаюсь!

Все устали и ложатся спать. Я тоже кладу каску под голову и погружаюсь в неспокойный сон. У солдата вырабатывается удивительная привычка спать урывками. Пятнадцать минут там, десять тут. Как только выдалась свободная минута, ты погружаешься в полузабытье. Тебя невозможно разбудить выстрелами или обычным шумом, но если твой друг дотронется до тебя и скажет: «твоя смена охранять», или вдруг близко будет опасность, то сон слетает мгновенно, и ты снова готов действовать.

Через час нас снова поднимают. Собираемся и снова выходим в город. Нам дали проверить два квартала, и мы обследуем дом за домом. «Закрываем» очередное строение, рабочее звено проверяет, нет ли в доме боевиков, потом идет проверка на наличие оружия. Перерываем весь дом, если что-то находим, то сдаем безопасникам. Продвигаемся к следующему дому и снова одно и то же. Часов пять подряд мы проверяем дома, прикрывая друг друга. Мы непрерывно ищем боевиков и оружие. Вонючая рутинная работа.

Как же я устал. Уже почти вечер, а до отдыха еще далеко. Короткие передышки почти не приносят облегчения, от них тебя только больше расслабляет. Вижу замученные лица парней, уставших так же, как и я сам, и еще больше злюсь на командование. В одном из домов находим винтовку и сдаем ее и хозяина дома Службе безопасности, пусть разбираются.

Ближе к вечеру с нами связываются по рации из штаба и сообщают, что в одном из домов есть в стене схрон с оружием. Дом небольшой, в два этажа. Выгоняем всех жителей на улицу, и мы с Булем остаемся их сторожить. Остальные начинают искать тайник. Простукиванием они ничего не добиваются, и Шимер решает подорвать стенку.

Среди жителей есть симпатичная девчонка лет двадцати. Она без платка на голове, значит, не замужем. Смотрю на нее, она на меня, она улыбается и что-то шепчет своей подруге. Обе смеются. Не знаю, что она сказала, но я тоже улыбаюсь. Эх, где те времена, когда при взятии города вся добыча и женщины принадлежали захватчикам? Гуманизм хренов…

Тем временем Цнон заложил заряд в стену и протягивает шнур на безопасное расстояние. Заряд небольшой, взрыв должен пробить в стене дырку диаметром с метр.

Дают обратный отсчет до взрыва и все затыкают уши.

— Три!

— Два!

— Один!

Бум! Оглушительный грохот и я, как в замедленной съемке, вижу, что стенки дома складываются вовнутрь, а крыша обрушивается на них сверху. Вот, бля, незадача. Перестарались.

Через пару секунд жильцы бывшего дома осознают всю тяжесть произошедшего, и улицу наполняет протяжный женский вой. Женщины кричат и плачут, причем моя «подруга» старается больше всех. Успокоить их невозможно. Вид взорванного дома наполняет их легкие новой и новой силой.

Шимри выходит из-за стены дома и тут же начинает кричать на Цнона и Омри, наших подрывников которые и закладывали взрывчатку. Они недоуменно оправдываются и действительно не понимают, в чем дело. Я и Буль пытаемся удержать под контролем толпу воющих женщин, но поскольку это удается плохо, то, в конце концов, я стреляю несколько раз в воздух. Крик мгновенно затихает и толпа замирает. Девушка мне больше не улыбается.

Через полчаса копания в обломках в обществе нашего майора, который уже успел покрыть всех матом и раздать наказания команде подрывников, обнаруживается, что внутри стены таки был тайник, в котором, кроме оружия, лежала еще и взрывчатка, которая сдетонировала, вызвав крушение стен. С подрывной команды немедленно снимаются наказания и выносится благодарность, а бывшим жильцам четко объясняют, что они сами во всем виноваты. После этого двух мужчин, которым принадлежал тайник, забирают безопасники.

А нам дают команду идти отдыхать в один из больших домов, где уже расположился временный полевой штаб. Снова можно снять каски, снова сухой паек, сигарета, и я опять сворачиваюсь на бетонном полу, чтобы немного поспать. Кладу каску под голову, бронежилет мешает принять нормальную позу и лечь как надо, но мне уже все равно — засыпаю через полминуты.

Утром просыпаюсь сам. Какое чудо — никто меня не будит. Видимо, командование так ничего и не смогло придумать нам на это утро. Смотрю на спящих товарищей, свернувшихся в неудобных позах на жестком полу, смотрю на их спящие лица. Вот мой друг Ронен, который вечно недоволен армией и хочет быстрее демобилизоваться и поехать путешествовать, вот Саги, с которым мы можем спорить и смеяться часами, вот Генис, тихий и спокойный парень, от которого за день можно не услышать ни одного слова, Лазарь, Нив, Буль, Цнон, Шимри. Внезапно меня охватывает странное чувство единения и сплоченности с ними. Глядя в их спокойно спящие лица, мне хочется защитить их, укрыть, стать для них «родной матерью».

Что мы делаем здесь? В этом чужом городе, полном людей, которые нас ненавидят? Не лучше ли бросить оружие и уйти отсюда домой, подальше от этой мерзости и грязи, вернуться в наши родные города, жить простой и тихой жизнью и встречаться всем вместе по выходным и праздникам? Самому младшему среди нас, Ронену, девятнадцать, самому старшему, Генису, двадцать четыре года. Это — лучшие годы нашей жизни, на что мы тратим их? На смерть? На убийства? Почему все не может быть по-другому?

Минутное наваждение проходит, и я вспоминаю об убитых друзьях и о непрекращающихся волнах терактов, и мысли становятся на свои места. Если мы не будем лежать здесь в грязи, если мои братья не будут стоять в дозорах и лежать в засадах, то просто не будет этого «другого» мира. Не будет дома, не будет родных городов, не будет подруг, которые ждут нашего возвращения. Не будет ничего.