И снова о любви - Лорейн Заго Розенталь

— Вроде того. Я хочу стать учителем рисования. Но ты-то будешь настоящей художницей, так?

— Нет, — ответила она. — Искусство — это личное.

С этим я была согласна. Искусство — это личное, мне всегда хотелось скрыть свои работы от мира, как новорожденного младенца, ведь никто и никогда не полюбит их больше, чем я. Ли принялась рассказывать что-то о получении степени магистра и кандидата наук и предположила, что я буду преподавать изобразительное искусство в колледже.

— Идалис планирует стать преподавателем. А ты куда умней ее, Ари.

Я не сразу поняла, о ком она говорит. Она напомнила: Идалис, Двадцать третья улица, потаскушки в кровати Дэла… По словам Ли, Идалис вот-вот получит степень магистра наук по испанской литературе. Осенью она собирается в аспирантуру, и я могу встретиться с ней и поговорить, если приду в субботу на ужин к мистеру Эллису.

— Приходи, Ари, — попросила Ли. — Без тебя будет скучно. Там будет Дэл, но какая разница? Тебе ведь он не нужен.

Нет, конечно. Может, только самую чуточку. Но ведь Дэл — свинья. Поэтому я стала думать о другом: о синих глазах, улыбке почти как из рекламы, приятном голосе, от которого по коже пробежали мурашки. Возможность встретиться на ужине с Блейком заставила меня принять предложение Ли.

Идалис Гузман была старше Дэла. За ужином из четырех блюд в пентхаусе мистера Эллиса мне удалось выяснить, что ей двадцать шесть, она из Венесуэлы и в отношении Дэла у нее нет серьезных намерений.

— Я не могу за него выйти, — произнесла она на безупречном английском с акцентом, который был еще приятнее, чем я думала. — Тогда меня бы звали Идалис Эллис.

Волосы ее напоминали о Рапунцель: темно-медовые, блестящие, стильно уложенные, длиной до талии. Не такие, как у неухоженных женщин в дневных телешоу, где им чекрыжат косы и меняют имидж. Лицо особой красотой не отличалось, но макияж, нанесенный умелой рукой, компенсировал недостатки. В элегантной одежде и с дорогими украшениями, она держалась как важная персона.

— Если хочешь преподавать, — сказала она, когда мы принялись за невиданное мной доселе блюдо — пассерованный лук-порей, — университет — самое то. Хорошая зарплата, гибкий график, так что и на семью время останется. Будешь иметь все сразу.

Хорошо бы иметь все сразу. Я представила себя в роли преподавателя: я в аудитории читаю лекцию о Пикассо жаждущим знаний первокурсникам. Потом спешу в Бруклин, в один из элегантных домов в районе Парк-Слоуп, который с моей зарплатой будет мне вполне по карману. А дома у дверей меня встречают любящие дети, такие же симпатичные, как их отец.

Эта мысль взволновала меня и обнадежила, я перевела взгляд с Идалис на Блейка. Он сидел напротив, не притронувшись к еде, и его глаза напомнили мне о мраморном шарике из моего детства. У меня было много других камней, но этот я любила больше всех — просвечивающий, с блестящей зеленовато-голубой прожилкой. Я часто любовалась, как она искрится на солнце. Затем камушек куда-то пропал. Мама водила меня в «Вулвортс» поискать замену, но я даже не стала особо приглядываться, потому что знала — такая красота встречается только однажды.

— Тебе не стоит намазывать масло на хлеб, Стэн, — сказала Рейчел, когда подали основное блюдо. — И не спеши так. Ты ешь слишком быстро.

Мистер Эллис сидел во главе стола. Разделываясь с куском говядины, он раздраженно ответил:

— Я тороплюсь, Рейчел. У меня встреча с клиентом.

Идалис усмехнулась:

— С клиентом, как же! Подозреваю, у вас на Манхэттене полно женщин. Послушайте лучше сестру, если не хотите заработать еще один инфаркт.

— Это было три года назад, — ответил он. — И больше не повторится.

Перед десертом он все еще казался недовольным, как и Блейк. Я была наверху в туалете, когда услышала в коридоре их с Дэлом голоса и прижала ухо к двери.

— Попроси свою подругу придержать язык, — бросил Блейк.

Дэл хохотнул:

— А что? Разве она не права? У папули есть квартира, куда он водит баб. Он может сколько угодно притворяться, что ему дорога память о мамуле, но это лицемерная чушь.

Папуля и мамуля. Мне снова вспомнился Элвис, хоть речь Дэла и Блейка не отличалась от речи коренных ньюйоркцев. Блейк обвинил Дэла в неуважении к отцу, тот ответил, что отец держит Блейка на коротком поводке, и заговорил о какой-то девушке из Джорджии.

— У тебя еще хватает наглости критиковать Идалис?! — возмутился Дэл. — Крашеная блондинистая замарашка, которую ты трахал два года подряд, ей в подметки не годится!

Пахнет скандалом! Но как же интересно… Из вежливости следовало бы включить воду и заглушить разговор, но я умирала от любопытства — ужасно хотелось узнать, что будет дальше.

— Оставь ее в покое! — вскипел Блейк.

— Это еще почему? Она бросает тебя без объяснений — исчезает, даже не позвонив, — а ты все равно ее защищаешь? Как трогательно, Блейк! Жизнь продолжается. Выкинь из головы эту курицу, будь мужчиной, черт тебя дери!

На этом все закончилось. Я услышала шаги на лестнице, вымыла руки и присоединилась к остальным в столовой. Одна из горничных разливала по чашкам кофе, а вторая обжигала на горелке крем-брюле.

Блейк так ни к чему и не притронулся. Дэл съел его десерт и осушил две чашки кофе, а я тем временем сравнивала его с братом. Они были одного роста, темноволосые. Дэл — компанейский парень, пижон, а Блейк — тихоня, и одежду носил обычную. Он был не так красив, как отец, но много лучше Дэла. Нос прямой, шрама на губе нет. Никаких дефектов, к которым могла бы придраться Саммер.

— Что случилось? — спросила Ли у Блейка, когда мы с ней и Рейчел одевались в фойе.

Блейк покачал головой, она потрепала его по щеке, попросила не унывать и предложила поехать завтра в Рокфеллер-центр кататься на коньках.

— Обожаю Рокфеллер-центр, — ввернула я и сама поразилась своей наглости: откровенно напрашиваться на приглашение, забыв даже о назначенной на понедельник контрольной по химии.

От химии мой мозг впадал в ступор. Мне приходилось из кожи вон лезть, чтобы не вылететь из списка отличников, так что завтра я собиралась корпеть над учебниками, но Блейк нуждался в утешении, а для меня это был хороший предлог еще раз увидеть его.

— Ты тоже хочешь пойти, Ари? — спросила Ли.

«Больше всего на свете». Я кивнула, и Ли сказала Блейку, что мы встретимся с ним в полдень.

В машине, указав на меня, Рейчел произнесла:

— Блейк будет ей отличной парой.

Я смутилась: мои мысли были прозрачны. Однако Рейчел, похоже, считала, что додумалась до этого сама.

Ли насупилась и поджала губы:

— Ари не нужны твои советы. Она сама решит, с кем ей встречаться.

— Послушай, Ли, — спокойно сказала Рейчел, гладя волосы дочери. — Вы все трое можете быть друзьями. Я уверена, Ари хочет дружить с тобой и Блейком.