Кто такая Даша? - Нина Резун

Он снова приблизился ко мне и взял под защиту своего зонта.

– Все, что угодно.

– Ты не мог бы купить мне наушники? Я в них совсем не разбираюсь. А мне очень надо.

И тут же поняла, какую оплошность допустила. Ведь у меня есть брат, почему я прошу Артема? Но Шведов будто бы и не заметил моей оплошности, и согласился.

– Конечно. Какие тебе нужны?

– Маленькие, которые в уши вставляются.

– Чтобы слушать музыку?

– Да, с телефона.

– Хорошо.

– Спасибо. Ты не мог бы купить завтра в течение дня и до вечера занести мне на работу? Я тебе потом деньги отдам.

– Да ерунда, конечно.

– Еще раз спасибо. И до завтра.

– За тобой приехать?

– Нет, не надо, я сама.

И я развернулась и вошла в подъезд.

На следующий день я пришла на работу раньше, чтобы доделать то, что не успела вечером. Никого не было, и ничто не отвлекало от дел.

И когда ровно в восемь в приемную вошел Храмцов, ни один мускул не дрогнул на моем лице. Все документы, которые я должна была подготовить, лежали на его столе, и он не мог упрекнуть меня в том, что работа не выполнена. Сухо поздоровавшись, он вошел в свой кабинет, оставив после себя привычный аромат парфюма.

После обеда, когда у него закончилось совещание по подведению итогов недели и месяца в целом, я получила от него сообщение: «18.00». И впервые за все время мое сердце не встрепенулось, а сжалось в комок. Ему все равно, с кем быть, лишь бы было с кем. Мы просто игрушки в его руках, и он ловко нами играет.

И когда немного позже в приемную пришла Белобородова и заявила, что шеф ее пригласил к себе, я совсем перестала понимать, что происходит. Она вошла к нему в кабинет, щелкнул замок, и я потянулась к наушникам, которые мне купил Артем. Мне все равно. Это меня не касается. Я это как-нибудь переживу.

Но они вышли из кабинета довольно быстро. Вероника поправляла волосы и подтирала губы, и светилась, как бенгальский огонь. Знала ли она, что вчера на ее месте была Кудрявцева? Неужели ее не унижает тот факт, что ей приходится делить Храмцова еще с кем-то?

Я поспешила вынуть из ушей наушники, когда шеф со стопкой бумаг направился ко мне и положил их на моем столе.

– Это надо подготовить для сдачи в архив, – сказал он. – Сегодня. Елена Васильевна их будет ждать, пока ты не принесешь документы ей.

– Но, Роман Викторович, рабочий день уже окончен. А тут работы часа на два.

А сама смотрю ему в глаза, и как бы спрашиваю, как же я справлюсь с этим, если через час у меня с вами свидание? Но молчу и начинаю подозревать, что зрение меня подвело.

– Я уверен, ты справишься. Не подкачай. Я ушел.

Он обнял Белобородову за талию, и они вышли.

Я бросилась к своему телефону и проверила сообщение. Храмцов написал его сегодня. Я сверила календарь на компьютере, на стене и на телефоне. Даты совпадали. Но не могло ли это сообщение прийти запоздало – с другого дня? Но нет, наверняка, я бы об этом узнала.

Но тогда для чего он нашел для меня эту работу? Ищет очередной повод, чтобы меня наказать? За что я впала в немилость? За французов? Или за Аксенова? Чего Храмцов добивается? Чтобы я уволилась? Я ему надоела, а первым разрывать отношения он не хочет, чтобы не потерять свои деньги? В этом все дело?

Я в отчаянии перевела взгляд на документы, и попыталась найти выход из ситуации. Их было только два – либо успеть к 18.00 на квартиру и не сделать того, что он просил, при этом получив выговор и от Елены Васильевны, нашего архивариуса, либо опоздать на встречу, и закончить работу. Наказание ждет в любом случае. Так не все ли равно, за что его получить?

И, отпустив ситуацию, я принялась за подготовку документов в архив.

Часы показывали 19:40. Машина Романа Викторовича стояла во дворе под фонарем. Дул пронизывающий северный ветер, и я сильнее вжала шею в повязанный вокруг нее шарф.

Я сказала себе, что, если меня снова ждет грубость, я уволюсь. Я не буду больше этого терпеть. Я возьму кредит, и закрою перед Храмцовым долг. Пусть я снова лишусь работы и денег, но сохраню остатки гордости и верну себе самоуважение. Я верну себя.

Я вошла в квартиру, сняла ботинки и скинула верхнюю одежду. Храмцов сидел в рубашке и брюках за барной стойкой спиной ко мне и что-то пил. Видимо, виски. Над мужчиной горели три светильника, словно подсвечивая главного персонажа сцены.

На город опустилась темнота и вид из окна был особенно привлекательным.

– Ты опоздала, – сказал Храмцов, не оборачиваясь.

– У меня было много работы.

Я оглянулась на кровать. Не разобрана. Посмотрела на кофемашину. Кофе не сварен. Меня тут как будто бы и не ждали.

Я распускаю шишку на голове, снимаю заколки, удерживающие мою челку, и подхожу к нему. И делаю то, чего сама от себя в данной ситуации не ожидала. Я прижимаюсь к его спине щекой и обнимаю. Словно желая своими объятьями растопить лед в его сердце и вернуть того Романа Викторовича, которого знала четыре месяца. А сама боюсь, что он снова отправит меня в душ и накажет за… да за что угодно.

Мои пальцы нащупывают пуговицы на его рубашке и начинают ее расстёгивать. Я слышу, как учащается его дыхание и чувствую биение его сердца. Так ли оно стучит с ними, с другими? Так ли он замирает в их объятьях, как в моих? Так ли они его удовлетворяют как я?

Храмцов осушает свой стакан и оборачивается ко мне. Я справляюсь с пуговицами и порываюсь снять с него рубашку, но он протягивает руки ко мне и обхватывает мое лицо своими ладонями. Он дышит на меня своим виски и смотрит глубоко внутрь, от чего мурашки проходят по всему телу. Я утопаю в зелени его глаз и забываю все свои страхи. Он мой, он весь мой. И я принадлежу только ему.

Между нашими губами столь близкое расстояние, что, мне кажется, я чувствую их касание. И закрываю глаза в предвкушении поцелуя. Первого поцелуя. Сердце мое замирает и ждет этого сладостного слияния.

Но ничего не происходит, и я открываю глаза.

И вдруг он резко отпускает меня и отстраняется.

– Не сегодня, – говорит Храмцов, торопливо застегивает все