Перемещенное лицо - Владимир Войнович

– Миша, – отвечал ему Лаврентий Павлович, – ты же главагосударства, а не какой-нибудь маленький, темный человек. Ты же знаешь, что унас никого ни за что не сажают. Ты понимаешь, что ради тебя я бы пошел намногое. Я, Миша, очень добрый человек, у меня, можешь спросить у моей жены,мягкое сердце. Но когда, Миша, речь заходит о врагах народа, оно у менястановится очень твердым. И тебе, Миша, советую не хлопотать за врагов народа,который доверил тебе высшую должность в нашем государстве.

Пока он говорил с главой государства, называемым в народевсесоюзным старостой, а среди своих соратников просто Козлом за соответствующийфасон бороды, Капуля сообщила ему на ушко, что вызванный им человек дожидаетсяза дверью. Повесив трубку, Лаврентий Павлович велел пригласить этого человека ипри появлении инстинктивно вскочил, потому что вошедшим оказался ИосифВиссарионович Сталин, правда, очень необычно одетый. Не в полувоенном френче,не в маршальском кителе, а в дорогом двубортном костюме с галстуком, которогоИосиф Виссарионович отродясь не носил.

Тут надо бы нам сделать отбивку и по правилам контрапунктапереключиться на что-то другое. Отвлечь внимание читателя, дать ему помучитьсяв догадках, для чего именно явился Иосиф Виссарионович к Лаврентию Павловичурано утром, хотя, как известно, так рано он никогда не вставал. Все знали, чтоон не покладая рук работал иной раз до первых петухов, зато и поднимался никакне раньше полудня. Так почему же он ни свет ни заря сам явился к ЛаврентиюПавловичу, а не вызвал его к себе? Но мы долго читателя мучить не будем и сразуоткроем ему нашу интригу: явился к Лаврентию Павловичу лично не ИосифВиссарионович Сталин, а Гога, народный артист СССР Георгий Михайлович Меловани.Этот Меловани был так похож на товарища Сталина, что, бывало, при его появлениисам товарищ Сталин вскакивал, пугаясь, что, может быть, это и есть настоящийтоварищ Сталин, а он, настоящий товарищ Сталин, может быть, и не совсемнастоящий товарищ Сталин.

Так вот, при появлении в столовой как бы товарища СталинаЛаврентий Павлович тоже инстинктивно вскочил на ноги, но, впрочем, тут жеопомнился и опять, соединивши свои вялые ягодицы со стулом, сделал гостюприглашающий жест рукой, проговорив при этом:

– Здравствуй, Гога, гамарджоба, дорогой генацвале, проходи исадись напротив меня. Капуля, положи-ка ему пару котлеток. Кушай, дорогойкунак, кушай. Это хорошее мясо. Из молодого, понимаешь, млекопитающего. Винаему, Капуля, налей, нет, не вина, а сделай ему «Кровавую Мэри». Это хорошийнапиток, «Кровавая Мэри» лично во мне вызывает большое, понимаешь ли,вожделение.

Они выпили смесь водки с томатным соком и закусили нежнымикотлетками, буквально таявшими во рту. И во время еды состоялся у них разговорна ломаном грузинском языке, чтобы Капа (свой человек, но все-таки) не поняла,о чем речь. Но Капа, конечно, и грузинский язык, и армянский, а азербайджанскийтем более знала, как свой родной. Все, что говорилось, она за неимением подрукой карманного диктофона (еще не изобретенного) запомнила дословно и в тот жевечер вынесла вместе с мусором шифровку своему шефу Алену Даллесу опредложении, сделанном Лаврентием Павловичем Михаилу Георгиевичу.

Предложение состояло вот в чем. Товарищ Сталин, достигшиопределенного возраста, стал уставать от возложенных на него многочисленныхобязанностей, и ему уже трудно присутствовать везде, где ему необходимоприсутствовать, иногда в одно и то же время. В политбюро ЦК ВКП(б), в Советеминистров, в Генеральном штабе, в Совете мира, в Комитете по Сталинскимпремиям, на всяких заседаниях, совещаниях, планерках и летучках. Так вот, естьпросьба к народному артисту Меловани или, точнее, совершенно секретноепартийное поручение: воспользовавшись исключительным сходством, подменять иногдатоварища Сталина и исполнять за него некоторые второстепенные обязанности, как,например, сидеть в президиумах, стоять на трибуне Мавзолея и присутствовать привручении послами верительных грамот.

Как и ожидалось, Меловани от предложения поначалу опешил изаойкал:

– Ой! Ой! Лаврентий Павлович. Да как же я? Я ведь, ЛаврентийПавлович, только артист. Я могу лицедействовать только в театре или в кино. Ареально подменять гения человечества на государственных мероприятиях как же,как же, Лаврентий Павлович, я же, Лаврентий Павлович, простой человек.

– А товарищ Сталин тоже простой. И Ленин был простой. А тымало того, что артист, ты еще коммунист и должен понять, что предложение партии– это приказ. Ты это понял, генацвале?

И генацвале, конечно, сразу же понял, но и со своей стороныне упустил случая выдвинуть просьбу. Поскольку ему теперь надо еще лучшевжиться в образ товарища Сталина, он хотел бы, чтобы ему создали примерно такиеже бытовые условия, как у товарища Сталина.

При этих словах Лаврентий Павлович слегка поморщился ипробурчал: «Ах, какой ты меркантильный!» Однако обещал, что просьба будетрассмотрена.

– Но смотри, – предупредил Лаврентий Павлович. – Если кто-тонашу тайну раскроет, я тебя живым закопаю в землю.

Отпустив народного артиста, Лаврентий Павлович собралсяпосле завтрака немного покачаться в плетеном кресле и почитать еще парупротоколов, а может, даже и подремать, но тут явился нарочный с некоторымибумагами, заглянув в которые Лаврентий Павлович сначала удивленно присвистнул,а потом сказал по-грузински вай-вай, а потом хлопнул в ладоши. Следует попутнозаметить, что у начальников была такая привычка – хлопать в ладоши. Хлопнул владоши, и сразу волшебным образом перед глазами немедленно возникает кто-то,готовый чего изволите. Только Лаврентий Павлович хлопнул в ладоши, как передним опять возникла его незаменимая домоправительница, неся в одной руке надеревянных плечиках белый чесучовый костюм и кремовую рубашку. Быстро одевшись,Лаврентий Павлович с толстым портфелем выкатился на залитое солнцем крыльцо и,зажав портфель между коленями, снова соединил ладоши в хлопке. Тут же ккрыльцу, шурша шинами, подкатил длинный, черный, сверкающим лаком, как новаягалоша, лимузин «ЗИС-101» с красным флажком на капоте. Офицер охраны еще находу вывесился из передней дверцы и открыл заднюю, выхватил портфель из рукЛаврентия Павловича и сунул его в кабину следом за Лаврентием Павловичем.Лаврентий Павлович юркнул внутрь, утянул за собой портфель, утонул в мягком креслеи сказал тихо:

– В Кунцево!