Царство черной обезьяны - Анна Ольховская

– Ага, и потому решили подлить этому раритету какой-то отравы, – криво усмехнулся парень, направившись к сморчку. – Наверное, решили добавить меня к своей коллекции редкостей?

– Не говорите ерунды, молодой человек, – поморщилось чучело, отступая на несколько шагов назад. Откуда-то сбоку выдвинулся здоровенный детина гармоничного со всеми присутствующими цвета кожи. – Вы что, решили, что я вас похитил для личного, так сказать, употребления? Чушь!

– А для чего тогда? – Очень хотелось набить деду, невзирая на его седины, морду, но приближаться к чернокожей глыбе на расстояние вытянутой руки Франсуа не рисковал. – Из любви к искусству?

– Не в вашем положении, молодой человек, пререкаться с кем бы то ни было, – внезапно окрысился владелец афролавки. – Хочу дать вам дружеский совет: ведите себя тихо и мирно, не вздумайте хамить ему.

– Кому? – мгновенно среагировал Франсуа.

– Скоро узнаете. Усвойте одно: вы – всего лишь средство, инструмент, так сказать, воздействия на ключевую фигуру.

– Я?! Какая еще фигура? Кто… – До него постепенно начало доходить, причем, доходя, озарение основательно прошлось по лицу, что тут же заметил старикашка.

– Вижу, вы сообразили, что к чему. Да, вас, хм, изолировали, дабы иметь возможность манипулировать вашим отцом, сделать из него покорного слугу.

– Ах ты, старый козел! – Франсуа, забыв обо всем, рванулся к гнусно ухмылявшемуся просто Жаку.

Но «обо всем» тут же напомнило о себе, причем довольно болезненно и унизительно. Зато сам гигант явно забавлялся, удерживая трепыхавшегося шмакодявку за длинные дреды.

– Абель, отведи его к хозяину. – Старикашке надоело разыгрывать из себя милейшего и безобиднейшего владельца антикварного магазина, крыса, прятавшаяся внутри его, окончательно выбралась наружу. – И оставайся там, мальчишка, как видишь, прыткий, может вызвать недовольство хозяина.

Терпеть боль оказалось гораздо проще, чем терпеть унижение. Злые слезы начинали закипать в уголках глаз, но освободиться не получалось. Если только…

Он перестал трепыхаться, отдышался и, стараясь, чтобы голос не дрожал, спокойно проговорил, ни на кого не глядя:

– Либо ваш урод отпустит меня, либо ему придется волочь меня по полу.

– Да с удовольствием! – гыгыкнул Абель, никак не отреагировав на «урода».

– Действительно, ультиматум получился очень грозным, – согласился с помощником просто Жак. – Тащи его.

И тот потащил. Вернее, попробовал. Но Франсуа стек на пол, словно его кости моментально растворились. И, закрыв глаза, тихо зашептал слова заклинания, позволяющего увеличить вес. Не зря ведь отец учил его, готовя себе замену. И пусть обучение началось совсем недавно, после успешно завершенной ликвидации бокора, но кое-что Франсуа усвоил.

И теперь применил в деле. Как ни странно, получилось. Только дико болела кожа головы, пока громила, свирепея все больше, пытался сдвинуть с места неподъемный студень.

– Ну, в чем дело? – заверещал крысяк. – Что ты его дергаешь, скальп снять хочешь? Господин четко приказал – не уродовать! Парня еще отцу предстоит показать, и вряд ли Пьер согласится сотрудничать, увидев обезображенного сына.

– Ничего не понимаю, – пропыхтел Абель, – этот мозгляк весит, кажется, целую тонну.

– Хорошо, Франсуа, ты добился своего, можешь идти сам, – проворчал старикашка. – Но не вздумай выкинуть еще какой-нибудь фокус!

Франсуа, мысленно улыбнувшись, поднялся с пола и молча направился вслед за злобно сопевшим громилой. Просто Жак шел последним, демонстративно держа на виду невесть откуда взявшийся пистолет.

Коридор, лестница, снова коридор. Франсуа даже не пытался запомнить маршрут, сосредоточившись на одной мысли: кто этот таинственный господин и чего он хочет от отца?

Франсуа так и не понял, на какой этаж они поднялись – на второй или на третий, потому что для этого надо было определиться с местоположением его камеры: подвал или цокольный этаж? Но в любом случае внизу, где-то на уровне плинтуса либо под ним.

Абель остановился у высокой двустворчатой двери, надменно сверкавшей золотой инкрустацией, и нерешительно оглянулся.

– Ну, чего встал? – Старикашка, увлекшись игрой «Ткни впереди идущего дулом пистолета в спину», врезался в сопящий гранитный монумент.

– Так пришли уже.

– Стучи.

– Лучше вы. – Это было даже забавно: гора, ведущая себя как мышь.

Абель съежился, втянул голову в плечи и жалобно проныл:

– Я же никогда к хозяину сам не обращался, только приказы его исполнял. А вдруг он разозлится? Ведь он вас за парнем посылал, вы и стучите.

– Ладно, – проворчал просто Жак, подходя к двери. – Присмотри пока за этим типом.

Он кашлянул и поднял руку, собираясь постучаться, но в этот момент из-за двери раздался голос:

– Да входите уже, сколько можно там топтаться?

Хриплый, надтреснутый, вроде незнакомый голос. Но почему тогда сердце Франсуа, икнув, забилось в угол грудной клетки, а мысли устроили экстренную эвакуацию, покидая голову, словно крысы – тонущий корабль. Франсуа успел заметить только надпись на майке последней убегающей мысли: «Этого не может быть!»

А потом в голове установилась вибрирующая, словно перетянутая струна, тишина.

Абель торопливо распахнул дверь и спрятался за ее створкой, затем последовал неожиданно сильный для такого трухлявого гриба тычок в спину, и Франсуа буквально влетел в большую, богато обставленную комнату.

Вот только богатство это не было аристократическим, оно не было даже европейским. Убранство комнаты поражало варварской, страшноватой красотой. Красотой на грани уродства.

Причем Франсуа не мог определить, чего было больше – красоты или уродства.

Дубовый паркет был почти полностью закрыт звериными шкурами, на стенах висели щиты, копья, ритуальные африканские маски, причем самые настоящие, неоднократно побывавшие в употреблении, так сказать. Жарко горел огонь в выложенном необработанным камнем камине. В меблировке тоже ощущалось дыхание Африки. Все предметы были выполнены из дорогих пород дерева, отделаны кожей и раскрашенными вручную тканями. И – много золота везде и во всем: в вышивке штор и гобеленов, в инкрустации мебели, на вазах и посуде.

Но больше всего золота украшало здоровенный трон, стоявший спинкой к двери. Именно трон, не кресло: монументальный и вычурно-роскошный.

На троне, скрытый высокой спинкой, кто-то сидел. Видны были только кисти рук, лежавшие на подлокотниках. На безымянном пальце правой руки огромным пауком сидел черный перстень.

Франсуа уже видел когда-то этот перстень, выточенный гвинейским мастером в единственном экземпляре. Так, во всяком случае, утверждал владелец этого перстня. И Франсуа сейчас больше всего хотел, чтобы тот ошибался. Ну пожалуйста, мастер из Гвинеи, что тебе стоило выточить два перстня!