Царство черной обезьяны - Анна Ольховская

– Да откуда вернуть, ведь унганы и мамбо уничтожили ее вместе с тобой!

– Уничтожили, – бездна в глазах торжествующе колыхнулась, – но не всю.

– Всю! – попытался вскочить Франсуа, но был бесцеремонно воткнут обратно легким движением здоровенной лапищи. – Мой отец и остальные знают свое дело!

– Знают, знают, не суетись. Они действительно уничтожили все, что было во мне. Вернее, в сильной половине. Но остался мой, так сказать, тайный запасник. Носитель части моей силы.

– Нет, не остался! Все, что было в Алексее, Ника вытащила и вернула в тебя!

– Вытащила. – На крыше сложенного из ладоней домика притаился огромный черный паук-амулет, притягивающий к себе взгляд. – И вернула. Но то, что было в ней, оставила в себе.

– Что значит – в ней?! – Франсуа невольно оглянулся, ища поддержки, на возвышавшийся за спиной гранитный монумент. Но кого может поддержать монумент? Если только голубей, да и то постоянно жалеет об этом, обтекая.

– То и значит. В ней. В Нике. И я собираюсь ее из запасника достать, с помощью твоего отца, разумеется.

– Но… Но откуда? Как? Ведь тогда… Анна… Ты же не успел… – растерянно бормотал Франсуа, не в силах удержать рассыпающиеся через прореху рта горошины мыслей.

Они падали друг на друга, перемешивались, снова рассыпались, сталкивались, но складываться в целостную картину отказывались категорически.

Бокор еще какое-то время рассматривал ошалевшего парня, ожидая, видимо, более внятного комментария, и, не дождавшись, проговорил:

– Так, щенок, на сегодня, вижу, информации более чем достаточно. Судя по твоей физиономии, пошел перебор. Абель, отведи его, да не забудь покормить. Он нам нужен сильным и выносливым, чтобы не отключился раньше срока. Пьера мы пригласим в гости завтра утречком. Кстати, куда вы парня поселили?

– Ну, куда, – загудел здоровяк, за шиворот выволакивая Франсуа из кресла. – В подвал, конечно, в карцер.

– Это вы с Жаком, конечно, перестарались, он там ослабеет. Поселите его рядом с перистилем, чтобы далеко не таскать. И охраняйте круглосуточно, он пронырливый, может ускользнуть. И я разозлюсь. Ты же не хочешь, чтобы я разозлился, Абель? Видел, что за это бывает?

– Да, хозяин, – затрясся монумент, роняя камни. – Видел. Он не сбежит, клянусь.

– Ну, иди. И о еде не забудь.

Франсуа теперь знал, что чувствует кот, когда его волокут за шкирку. Оставалось только надеяться, что носом ни во что тыкать не станут.

Если честно, то болтаться нашкодившим котом в могучей руке Абеля оказалось даже удобно. Франсуа находился сейчас в таком ступоре, что соображать, в какой последовательности надо перебирать ногами, чтобы идти нормально и не падать, запутавшись в конечностях, он не мог.

А так – виси себе, пока тебя волокут в нужное место, медитируй, смотри себе в пуп. Впрочем, с пупом были проблемы – проще было смотреть в пуп Абеля. Но почему-то не хотелось, хотя огромное черное пузо с воронкой посередине не умещалось под тесным свитером гиганта и кокетливо приглашало помедитировать над ним.

Но усилия пуза оказались напрасными, зря оно подпрыгивало и сотрясалось, особенно когда Абель тащил парня вверх по лестнице.

Храм вуду – перистиль – в этом доме находился не в мансарде, как это было на вилле в Сан-Тропе, а в левом крыле большого и, судя по всему, то ли Г-, то ли П-образного дома. Вот в левой перекладине этого то ли Г, то ли П, на верхнем этаже, и был, наверное, обустроен перистиль.

Почему наверное? Да потому, что Франсуа сейчас приволокли не в собственно храм, а, если громила правильно выполнил распоряжение хозяина, в комнату рядом с храмом вуду.

Куда Абель и втолкнул свою апатичную ношу. Дверь захлопнулась, щелкнул замок, и Франсуа остался один. Но не в одиночестве, за дверью послышался шум передвигаемой мебели, сопровождаемый сопением ожившего монумента. Вроде бы даже песок с камнями опять сыпался от натуги. Что там делал исполнительный слуга – заваливал вход мебелью или обустраивал себе караульное гнездо, – Франсуа не знал. И знать не хотел.

Он ничего не хотел знать, НИЧЕГО! Потому что оказалось, что та реальность, которую он знал, в которой жил и которую считал единственно возможной, вдруг исказилась до неузнаваемости. Словно вместо обычного зеркала Франсуа заглянул в кривое, и все, что было красивым, вдруг стало уродливым. Черное – белым.

Хотя нет, черное осталось черным. И цвет кожи здесь ни при чем. Зло в любой реальности, в любом измерении продолжает быть злом. С которым нужно и можно бороться, пусть даже оно кажется непобедимым.

Эта мысль, сначала слабая и хрупкая, словно едва проклюнувшийся росток, на удивление стойко сопротивлялась царившему в душе Франсуа хаосу. Она росла, крепла, врастала в душу все прочнее. И сумятица, наравне с паникой бывшая верной шавкой хаоса, поджав хвост, убралась вместе с подельницей в подворотню.

В голове прояснилось, мысли, объединившись вокруг занявшей почти все пространство главной, дисциплинированно расселись по своим местам. Больше никто не пытался, оттаптывая ноги и теряя пуговицы, вырваться вперед, они появлялись только тогда, когда их звали.

Франсуа, забытым поленом валявшийся на полу, медленно поднялся и решил ознакомиться с окрестностями. Окрестности оказались на редкость невоспитанными и знакомиться отказались, причем в довольно грубой форме – продемонстрировав спину. Вернее, глухую и слепую стену высоченной кирпичной ограды, возвышавшейся до самой крыши дома.

Так что понять, где находится это змеиное гнездо, не удалось. В городе оно или где-то в предместьях Парижа? Есть ли поблизости другое жилье, сколько людей находится в доме, есть ли охрана?

Ведь от этого будет зависеть план побега. А в том, что он отсюда рано или поздно сбежит, Франсуа не сомневался. Ведь он обязан предупредить Анну и Алексея, сказать, что ничего еще не кончилось и маленькой Нике по-прежнему угрожает смертельная опасность.

А еще он не хочет стать главной причиной этой опасности. Франсуа знал – ради него отец пойдет на все, дороже сына для Пьера не было никого и ничего.

Если верить Дюбуа, отца собирались похитить завтра. Значит, надо сбежать сегодня. Как? Для начала сесть и подумать. Спокойно подумать, без истерики и воплей. – Так не бывает! Бывает, как видишь.

Франсуа отошел от крохотного круглого окошка, которое не нуждалось в решетке, поскольку протиснуться в него могла только помойная кошка. Именно помойная, худая и облезлая. Жирная домашняя кошара там безнадежно застряла бы.

С карцером в подвале все было понятно – на то он и карцер, чтобы не отличаться переизбытком комфорта. Матраса и ведра для естественных и не очень нужд наказуемому больше чем достаточно. Но эта-то комнатуха для кого предназначена? Крохотная, размером ненамного превосходящая карцер, окошко-крошка, узкая, какая-то подростковая кровать, старый и явно расшатанный стул, забившийся под не менее пожилой стол, – вот, собственно, и все. Ни шкафа, ни полок, ни стеллажей, ни коврика на дощатом полу – ничего, что могло бы добавить комнате хоть сколько-то уюта.