Бог, страх и свобода - Денис Драгунский

Почему так? Да потому, что тоталитаризм — очень дорогое мероприятие. В эти игры может играть только большое, сильное, многолюдное государство с сильной тягой ко всеобщей справедливости. Во-первых, требуются немалые исходные ресурсы — материальные и человеческие. То есть нужны огромные вложения, включая сюда займы и трудовую повинность. А во-вторых — и это главное, — в ходе производства всех этих бесплатных и почти бесплатных благ возникают чрезмерно большие издержки перераспределения. Огромный чиновничий (в том числе репрессивный) аппарат при тоталитаризме — это не чья-то прихоть, а насущная необходимость. Но ведь чиновник тоже является потребителем бесплатных благ, объектом дорогостоящих социальных гарантий, менеджментом которых он занят. Кстати, бесплатный труд лагерников на деле был недешев. Произведенную ими элементарную продукцию — а на воле они бы производили что-нибудь более сложное и дорогостоящее — тоже надо погрузить, доставить потребителю, выгрузить. Хоть лес, хоть уголь, хоть что хотите. Самих лагерников надо охранять, а значит, кормить кумов и вертухаев, обеспечивать их жильем, одеждой, оружием и боеприпасами, возить в отпуск и обратно. И бесплатно учить-лечить, что тоже стоит денег. Эксперимент оказывается слишком затратным.

Круг довольно быстро — лет через 10 — замыкается. Иногда быстрее. Немцы сильно рванули на старте, им хватило шести — с 33-го по 39-й. Итальянцы продержались почти двадцать — наверное, за счет относительной (по сравнению с коллегами по исторической судьбе) мягкости режима. Советский тоталитаризм вырос из советского же деспотизма к началу 30-х годов. В начале 40-х годов уже была война. Экономика истощается, деньги обесцениваются, возникает дефицит, на прилавках валяется всякий эрзац. А за торжественным фасадом тоталитарной экономики копошится черный рынок. Там настоящие товары, настоящие деньги, но и цены тоже настоящие. Поэтому мирная тоталитарная пропаганда становится неубедительной и отчасти раздражающей. Вся эта «Моя любовь» и «Светлый путь» могли пробудить напрасное желание съездить на курорт в открытой машине — за счет профсоюза, разумеется.

Необходимо срочно снизить аппетиты потребителей бесплатных благ. И немножко взбодрить нацию. Начинается милитаризация пропаганды и война.

Второй круг советский тоталитаризм прошел за те же примерно 10 лет — с 1945-го по 1961-й. Дальше — маразм, распад, мир анекдотов, блата, «цеховиков» и диссидентов. То есть подпольных миллионеров и подпольных политиков.

Однако цены все же держались, школа и больница были бесплатны, и совершенно бесплатно играла музыка на бесплатных катках в парках культуры и Горького.

Чего ты хочешь, мой народ?

Но в книгах судьбы уже был обозначен срок. И пришла другая жизнь в другой стране. Это не может не смущать людей с хорошей памятью.

Помню, как по телевизору выступал в прошлом известный логик и талантливый писатель-сатирик, впоследствии державный мыслитель и несчастный старик Александр Зиновьев, которого негуманно использовали в качестве антитоталитарного шута-пугала. Налицо явное нарушение прав человека. Но я про другое. Шуты, как известно, довольно часто говорят истину. Или вообще становятся гласом народа. Не миновала чаша сия и указанного мыслителя.

А сказал он примерно следующее: ну, сгинули в лагерях три миллиона человек. Ну, может чуть больше (подчеркну — это его цифры). Но это же совсем небольшое количество! Особенно на фоне прекрасной трудовой и творческой жизни двух с лишним сотен миллионов человек! «Врачей, учителей», — сказал Зиновьев. Это он не зря сказал. Врачи и учителя — это как раз те, кто предоставлял наиболее массовые бесплатные услуги: медицинские и образовательные. И получал их же — так сказать, крест-накрест.

Обидно и несправедливо называть представителей самых благородных профессий социальной базой тоталитаризма. Особенно если сюда подключить инженеров-строителей, коммунальщиков и транспортников.

Это, разумеется, не так. Так это становится в том случае, если они включены в систему бесплатных социальных сервисов.

Державный мыслитель Зиновьев — вместе с широкими массами — согласен жить в благополучной, справедливой и бесплатной стране, в которой… ну, скажем так, люди болеют какой-то загадочной болезнью, «morbus totalitarius». Медицина против нее бессильна. И медицинская статистика тоже. По одним подсчетам, за двадцать лет от нее умерло 3 миллиона человек. По другим — 30. Но ведь от других болезней, да и просто от старости умерло гораздо больше! Не говоря уже о павших на фронтах и в тылу во время Великой Отечественной войны.

Так что бог с ними, с человеческими издержками тоталитаризма. Зато все кругом бесплатно, доступно, предельно демократично. Хочешь в институт? Хочешь в санаторий? В театр? Или на занятия кружка собаководов? Милости просим!

Я не только о том, что эти мечтания поразительно бесчеловечны. Я не о том, что у этих «всего нескольких миллионов» людей, которые заживо гнили в лагерях, были мужья и жены, родители и дети. Что сразу увеличивало как минимум вчетверо число людей, униженных режимом. Что сразу раскалывало нацию на две части: тех, кто смотрел по дешевым билетам фильм «Светлый путь», и тех, кто стоял в очереди к тюремному окошечку с узелком передачи в руках.

Нет, я не об этом, потому что для тоскующих по тоталитаризму это всё — пустые слова, лирика, если не сказать — сопли.

Я даже не о том, что компьютер, телевизор, Интернет… Чепуха! Компьютеры можно продавать по паспорту (как мобильники), телевизор мы смотрим и за голову хватаемся, а Интернетом у нас пользуются всего несколько миллионов человек — уловили ассоциацию? Это не проблема.

Тоталитаризм в России нельзя восстановить по причинам экономическим. У нашей державы кишка тонка обеспечить миллионы людей бесплатным лечением и обучением, реальной пенсией и недорогими квартирами. Кстати, сержантов, которые должны учитывать компьютеры и следить за Интернетом, обеспечивать надо будет в первую очередь. Но и простой народ не забывать. Иначе получится не тоталитаризм, а самый пошлый деспотизм, против которого сейчас восстали старики, лишенные проездных билетов. Чем масштабнее и чем реальнее будут проявления деспотизма, тем сильнее будет сопротивление тех, у кого отнимают последнее.

А тоталитаризм — проехали. Денег нет. Даже на маленький освещенный каток с музыкой. Тем более что там уже давно не каток, а зимний фитнес-клуб.

Написано в феврале 2005 года («Новое время», № 6, 2005).

Хочется быть добрым и умным одновременно. То есть терпимым без всепрощения, либеральным без попустительства, консервативным без ретроградства, философичным, но без зауми.

Главное же — хочется верить, что жизнь продолжается и будет продолжаться, но не как цепочка небрежно слепленных случайных эпизодов, а как цельное и осмысленное течение бытия. Хочется думать, что в прошлом тоже что-то было. Опять же не отдельные происшествия, которых могло и не быть, а большие и важные исторически обязательные события. Иными словами, хочется уверенности в том, что бытие во времени относится не только ко мне лично, относительно неизменному Драгунскому Д. В. (изменчивому, конечно, но не настолько, чтобы не узнать себя в зеркале), но и ко всему обществу, к стране, к культуре, в которой я живу.