Батареи Магнусхольма - Дарья Плещеева

Потом фрау Берта расстегнула лиловое бархатное пальто, нарочито широкое и бесформенное — последняя парижская мода, однако! — с огромными пуговицами и явила взорам тонкий стан, прелесть которого подчеркивало облегающее черное платье с чуть завышенной талией.

Сейчас, накрашенная очень умеренно и одетая, как положено приличной даме, она понравилась Лабрюйеру куда больше, чем в своем ярком цирковом наряде. К тому же тогда, в цирке, от нее не то что пахло, а разило гримом. Сейчас Лабрюйер ощутил тонкий аромат — кажется, персидской сирени…

— Я, кажется, совсем растрепана, — сказала фрау Берта, трогая пышные тускло-рыжие волосы, уложенные в бандо. — Я так торопилась… Прическа еле держится…

Отдав пальто Лабрюйеру, она опять села за круглый столик. Но сейчас тяжелое пальто не мешало ей, и она закинула ногу на ногу. Поза была привычная, довольно острое колено натянуто черную ткань, и в позе была та самая гармония, что у всадницы, сидящей в дамском седле. Лабрюйер, заинтригованный таким началом, сел напротив.

— Видите ли, господин Лабрюйер, у меня к вам просьба. Я хочу сделать доброе дело, — сказала Берта. — Сейчас в Риге только и разговоров, что про зоологический сад. Все жертвуют на него, кто сколько может, есть богатые люди, которые собираются за свой счет купить животных. А кое-кто даже помещения для них строит. Я узнавала — еще в августе открыли павильон для хищных птиц, на него деньги пожертвовал советник коммерции господин Гусев. А павильон для обезьян оплатил советник коммерции господин Фогельзанг!

— Но это же довольно большие деньги. И вы вряд ли представляете себе, что такое строительство, — поняв, что дело пахнет артистическими безумствами, заметил Лабрюйер.

— Нет, представляю. Но я тоже хочу помочь! У меня, видите ли, полсотни голубей. Я их приобретаю, приобретаю, остановиться не могу. А не все годятся для обучения. У меня есть птицы породистые, дорогие, очень красивые, но совершенно бестолковые! И я решила подарить их зоологическому саду вместе с их домиком, к которому они привыкли. Более того — я туда отправлю на несколько дней свою Эмму, чтобы она поучила служителей, как обращаться с породистыми птицами.

— Это похвально, а чем я могу помочь?

— Я артистка, господин Лабрюйер, и всегда нуждаюсь в рекламе. Если бы вы сделали хорошие фотокарточки — как я передаю голубей дирекции зоологического сада, как учу обращению с ними… Понимаете, эти репортеры!.. Они всегда поймают тебя в ту минуту, когда ты зеваешь или морщишься! А ваша фотографесса — мне ее все очень хватили! Она сделала такие карточки наших борцов, что публика визжит от восторга! Я бы надела парижское платье, я бы позировала, как полагается… вы ведь поняли меня?..

— Естественно, сочту за честь помочь, — усмехнулся Лабрюйер.

Но Берта, которой полагалось бы сейчас поблагодарить и уйти, явно собиралась еще о чем-то попросить.

— Господин Лабрюйер… вы ведь служили в рижской полиции?.. — неуверенно спросила она.

— Да, но очень давно.

— Вы взялись найти отравителя собачек… это потому, что вам понравилась мадмуазель Мари?..

— Нет, просто собачек жалко.

— Я знаю, вы были на конюшне, говорили с конюхами… я боюсь, господин Лабрюйер! Я боюсь, что буду главной подозреваемой!

— Но почему?

— Потому что… все дело в поклоннике! Мари считает будто она отбила у меня поклонника! Того самого, который обещал подарить ей других собачек! Да, я была с ним два раза у Отто Шварца, и что же? Он всего лишь угостил меня пирожными с кофе. Обычная вежливость, господин Лабрюйер, клянусь, между нами ничего не было! А она уверена, что я попытаюсь его вернуть! И что я собираюсь ей мстить! Это же просто смешно! Кто я — и кто она? Господин Лабрюйер, знаете, что я вам скажу? Она сама отравила своих собак!

— Как это — сама?!

Это была уж вовсе неожиданная новость.

— Очень просто! Мы, цирковые, ведь видим, кто сам дрессирует своих животных, а кто покупает уже выдрессированных. Собаки не слушались ее на манеже, понимаете? Она с ними не работала! Ей не было жаль их отравить — она их не знала и не любила! Она сделает все, чтобы следы привели ко мне! Вы ведь уже знаете, что в шорной стояла банка с крысиным ядом? А я постоянно заглядывала в шорную к Орлову. Я приносила туда цветы и украшения для сбруи, когда его не было, просто оставляла на полке. И меня там многие видели. Теперь понимаете? Она — бедная, несчастная, ее лишили собачек, этот толстый дурак обещал подарить ей королевских пуделей! А я — злая, жестокая, мерзкая тварь!

Фрау Берта вскочила, встал и Лабрюйер.

— Нельзя же так волноваться! — воскликнул он.

— Она хитрая! Вы не знаете этих скромниц, этих сереньких мышек! Ей не цирк нужен — ей нужен богатый мужчина! Они — хитрые, они такие хитрые, что всех перехитрят! Почему ее взяли в программу — с плохо вышколенными собаками? Как вы думаете? А? А вы подумайте, господин Лабрюйер! Я никогда себе такого не позволяла. Я не ангел, но если я кого полюблю — то с тем мужчиной и буду, а за деньги, за покровительство — нет, нет, это гадко! Боже мой, боже мой…

Фрау Берту явственно качнуло, Лабрюйер подхватил ее под локоть.

— Простите, — прошептала она. — Я такая нервная… Дайте, я сяду… Вы ищете эту пьянчужку Анну — а она уже нашла! И придумала вранье! Анна докажет, что она в тот вечер была где-нибудь в Митаве!

— Но если собак отравила фрейлен Скворцова, при чем тут Анна? — удивился Лабрюйер.

— Чтобы все сошлось на мне, как вы не понимаете? Боже мой, боже мой… Чтобы я оказалась единственной, кому это выгодно! Послушайте, я клянусь — я не травила этих проклятых собак! Чем угодно клянусь! У меня если голубь заболеет — мы с Эммой его выхаживаем, мои лошади самые чистые, я на корме не экономлю, а Мари велела варить собакам кашу с тухлым мясом! Сказала — если поварить подольше, будет хорошо, вы понимаете? Мы, цирковые, все это видим!

— Вы разволновались. Может, стакан воды? Или чего покрепче? — предложил Лабрюйер.

— У вас найдется коньяк?

— Я пошлю мальчика в лавку. Пича! Ян! Кто-нибудь! Лавка у нас за углом, а крепких напитков я не держу. Я, видите ли, в свое время пил не то чтобы беспробудно, а основательно, — объяснил Лабрюйер. — С меня хватит. Не хочу, чтобы под рукой всегда был этот соблазн.

— Вы правы. У меня тоже было такое, — призналась фрау Берта. — Однажды я поняла, что мне каждый день необходимо полстакана киршвассера, это для дамы очень много… он довольно крепкий и сладкий, пьешь и получаешь удовольствие… А не выпьешь — не заснешь. Теперь я пью только ликеры в кондитерских и изредка — шампанское. Все почему-то считают, что артисток нужно поить шампанским. Глупо, правда?

Фрау Берта улыбнулась.

Улыбка у нее была хорошая, круглое личико вмиг делалось совсем детским.

Вышел Ян, выслушал поручение, получил деньги и ушел.

— Помогите мне, — уже почти успокоившись, сказала фрау Берта. — Наши подозревают меня, я должна оправдаться. Вам они ни слова не скажут! А между собой говорят, что это я отравила собак их ненаглядной птички… У мадмуазель Мари какая-то птичья русская фамилия. Я русского языка не знаю…