Выбор Кота - Эрик Найт

— С этим ничего не поделаешь. Умрешь ты, умрут твои друзья… — сказал Валентайн.

— Ну да. Но потом ты возвращаешься сюда, где у детей нет того покорного, затравленного взгляда. И ты собираешься и снова идешь, потому что… ну, ты понимаешь.

— Понимаю.

По мере того как наступал день, они все дальше углублялись в лес Марка Твена. На перекрестках были установлены обновленные карты. Врезанные в специальные щиты, подкрашенные, как следует закрепленные, кое-где даже покрытые стеклом, они указывали направления дорог. Люди цеплялись за прежние названия, как будто, пока они существуют, существует и Старый Мир, а будущее сможет походить на прошлое.

Валентайн носом чуял, как повсюду в жирной, пропитанной дождями весенней почве кипит жизнь. Все вокруг зеленело и расцветало. Грузовик с пустой цистерной, возвращающийся на один из мусороперерабатывающих заводов на задворках Свободной Территории в Восточной Оклахоме, подвез их до старого 37-го шоссе. Вооруженный дробовиком водитель позволил им забраться на цистерну, и так, подскакивая на ухабах, они въехали в Арканзас. К вечеру они сошли у южной окраины Бобрового озера, в Спрингвэлли, а цистерна повернула на юго-запад, на загрузку.

Когда они шагали по дороге, их окликнул хозяин свинофермы по имени Саттон и предложил ночлег. Это был старик, которому на несколько часов очень не помешали бы две пары молодых здоровых рук, да к тому же он был рад неожиданной компании. Работающие на него батраки вечером расходились по домам, а редкие посетители не задерживались, спеша сменить весьма специфически пахнущую ферму на свежий восточный ветерок. Валентайн же не возражал против колки дров в обмен на горячую еду и постель.

Рубить бревна на чурки и щепки было для Волка ничуть не труднее, чем праздно болтать. Он всегда стремился к ритмичной, напрягающей мускулы работе. Еще ребенком, в Миннесоте, он колол дрова соседям за несколько яиц, мешок муки или кусок ветчины. Даже будучи офицером, он, когда выкраивал время, рубил дрова по утрам, а его подчиненные качали головами и принимались тоже искать, чем бы заняться. Ритмичное «хоп», издаваемое врезающимся в древесину лезвием топора, радовало его и помогало отвлечься, давало психологическую разрядку, наполняя тело приятной усталостью.

С наступлением темноты он покончил с дровами и вернулся в дом как раз вовремя, чтобы пожелать спокойной ночи их любезному хозяину.

— Весь верхний этаж у вас с миссис в полном распоряжении. Я не люблю шататься вверх-вниз по лестнице чаще, чем это необходимо. У меня вполне при личная постель в конторе. Я показал ей, где взять простыни и все такое. Простите, если они чуток воняют нафталином.

Валентайн стал подниматься по скрипучей лестнице на второй этаж слегка пропахшего свиньями дома.

Наверху его ждали ведро горячей воды, мыло, таз и полотенце.

— У того, кто пользовался этим до меня, волосы были намного длиннее, — произнесла Дювалье, глядя на длинную прядь, застрявшую в щетке для волос, которую она держала в руке. Кошка завернулась в полотенце и развлекалась, разглядывая себя в трехстворчатом зеркале, установленном в маленькой спальне.

— Он вдовец. Он сказал мне это, когда мы складывали дрова. Ее звали Эллен, и у них было двое детей — Пол и Уинона. Жена умерла, когда рожала девочку. Дети погибли, сражаясь за Миссию.

Дювалье извлекла прядь волос из щетки и аккуратно положила на мраморную столешницу.

Валентайн прошел через холл в ванную комнату. Краны работали, хотя из них шла только холодная вода. И — приятный сюрприз — в доме было электричество. Похоже, дела у Саттона шли неплохо. Или же район между Фейетвиллом и Бобровой плотиной был обустроен лучше, чем большая часть Свободной Территории.

Он вымылся, вылив на себя ведро горячей воды, и вернулся в спальню.

— Итак, тебя назвали «миссис»? Она глянула на него из-под толстого стеганого одеяла.

— Мы с ним не обсуждали это всерьез. Он пришел к такому выводу, а я не стала его разубеждать. Секс мне не нужен. Но ты такой горячий, а ночь — холодная.

— Ну что ж, получай свою грелку. Можно выключать свет?

— Угу, — согласилась она, пряча лицо в перьевую подушку.

Когда он приподнял одеяло, чтобы лечь рядом, ее густой женский запах одновременно и успокоил, и возбудил его. Даже спрятав руки под подушку, он изучал ее по запаху. Закрыв глаза, он перебирал царящие в комнате ароматы: влажных женских волос, пропитанных нафталином простыней, пыльного одеяла, теплой мыльной воды, оставшейся в ведре и в тазу, древесного дыма и слабый вездесущий запах свиней. Он пересчитывал эти ароматы, как некоторые считают овечек на ночь. И уснул рядом со своим другом Кошкой, прижавшейся к нему спиной.

Наутро, выпив по чашке дымящегося кофе, сваренного из тающего запаса Дювалье, они снова собрались в путь. Саттон выпил кофе, причмокивая от удовольствия, и подарил им на дорогу ломоть ветчины, завернутый в коричневую бумагу.

После обмена благодарностями и прощания пара путешественников двинулась на восток. Местность становилась все более неровной, дороги — разбиты колеями. Вверху вырисовывались очертания гор. Они шли в молчании, останавливаясь лишь для того, чтобы набрать воды и немного передохнуть.

— Я никогда не был в этой местности, — сказал Валентайн. — Куда мы направляемся?

— К Кобу Кузнецу, одному из лучших оружейников и кузнецов на всей Свободной Территории.

— Я, кажется, слышал о нем от Медведей майора Говена.

— На самом деле это целая артель: сам старый Коб, его сын и дочь, пара ремесленников, несколько учеников. У них собственное дело. Вполне возможно, что и твой нож — их работа.

— Мой паранг? С чего ты взяла?

— А ты что, никогда не разглядывал вблизи его лезвие?

— Видел, конечно, когда смазывал, точил… Погоди-ка, ты говоришь об этих маленьких буковках «СКК» возле рукоятки?

— Это значит, Валентайн, — «Семья Коба Кузнеца».

Он достал свой старый зазубренный паранг с деревянной рукояткой, повернул лезвие так, чтобы на него падал свет, и еще раз взглянул на полустертые выгравированные аккуратным каллиграфическим почерком буквы.

— Забавно, мне никогда не приходило в голову узнать, что они означают.

Они добрались до кузницы вскоре после полудня. Удары молота доносились сразу из нескольких мастерских и эхом отдавались в горах Арканзаса. Речной поток стекал с высокого холма в нечто среднее между прудом и болотом по другую сторону дороги.

Двое больших псов неопределенной породы настороженно затрусили им навстречу. Валентайн шагнул вперед, и собаки залаяли так, что подняли бы и мертвого. Парнишка лет десяти бежал к ним по дороге.

— Кто вы такие и зачем пришли? — крикнул он. И добавил строго, обращаясь к собакам: — Эй вы! Это свои!

— Я — Смоки, Котка Южного округа. И мой рекрут — Призрак. Ему нужно оружие.