Семьдесят два градуса ниже нуля. Роман, повести - Владимир Маркович Санин

принято; раз поднялся, значит, здоров, больного из тебя делать не станут. Каждому хочется, наверное, чтоб посочувствовали, погладили по головке, но в экспедициях Петя от этого отвык, да и раньше, честно говоря, никто его к ласкам особенно не приучал.

Любил Петя свой камбуз. Не мог бы ходить — приполз бы на камбуз! Не только потому, что сытно и вкусно поесть — главное и оно же единственное удовольствие у походников, но и потому, что нужно было смыть с себя позорное пятно. Петя простить себе не мог, что хотел улететь с Востока самолётом. Почему хотел, знал лишь один Попов. Это он уговорил: если ты, Петя, полетишь, то и все полетят, куда им, мол, в походе без повара. Так что сделаешь доброе дело — и ребят спасёшь, и сам в живых останешься. Батя тогда лишь мельком взглянул и велел Алексею принять камбуз. Лучше бы в морду ударил! Конечно, никакому доктору Петя камбуз сдавать не собирался, но первые дни ходил как оплёванный. Выбрал момент, повинился: «Прости за глупость, батя». Тот похлопал по плечу, улыбнулся. И ребята вроде простили: вначале будто по принуждению разговаривали, а потом снова начали подшучивать, «матерью кормящей» называть.

Петя тщательно вымыл руки, разделал курицу и стал проворачивать филе через мясорубку. Тепло на камбузе во время движения, вздремнуть бы часок, да уж очень трясёт. Это ещё на ровном куполе, а в зоне застругов такое делается, что привязывайся, не привязывайся — всё равно швыряет, как горох в погремушке. Приятель-матрос рассказывал, что у них на корабле подвесные койки, раскачиваются в шторм, как люльки. Но в балке такую подвесить некуда. Плита, стеллаж для посуды, столик, умывальник, два ящика — вот и весь камбуз, развернуться негде, в два шага перейдёшь. Чистое наказание, когда все собираются, не хотят в две очереди — хоть полусидя, стоя, а вместе. Только в завтрак, перед дорогой, прибегают кто когда сможет. Пока машина греется, заскочил на минутку, поел каши, колбасы, сыру, напился кофе — и бегом.

Петя уложил фарш в кастрюльку и закрепил её в гнезде на плите. Пусть стоит, приготовить бате завтрак теперь можно минут за двадцать, как только доктор даст знать, что батя — снова едок. Алексей говорит: не было бы осложнений на лёгкие и почки, остальное не то что ерунда, а жизни не грозит, успели вытащить батю с того света; уложить бы его сразу в тёплую ванну — почти что гарантия, что через неделю за рычагами бы сидел, но где её возьмёшь, ванну? Беда всегда приходит в неподходящее время и в неподходящем месте… Валере тоже не мешало бы в постели отлежаться, кашель унять.

Перед Гавриловым Петя благоговел, а любил больше всех Валеру Никитина. То есть всех остальных он тоже любил, но не так. Игнат, скажем, иногда мог нагрубить, Маслову трудно было угодить, а Давиду, наоборот, что ни подашь — всё съест без разбора, в облизку; Сомов — молчун, а Тошка уж очень балагур; перед Алексеем как-то робеешь, доктор всё-таки, а Лёнька хоть и старается, скромничает, а знаменитость свою спрятать в себе не может. Все они хорошие ребята, как братья, и всё же такого, как Валера, второго нет. «Походник без страха и упрёка», — с уважением сказал о нём Алексей. Не образованию доктора, не уму его завидовал Петя, а тому, что ни с кем Валера так не разговаривает, как с Алексеем. Любят Валеру все, чистый и справедливый он человек, хотя большим начальником никогда не станет, потому что начальник, как сказал батя, должен, уметь обижать, а разве Валера кого-нибудь обидит? Петя понимал, что слово «обижать» у бати нельзя понимать слишком буквально, но про себя порадовался за Валеру. И не надо всем быть начальниками.

К тому же Петя не мог забыть, что именно Валера его нашёл и отличил среди многих.

Произошло это так. Гаврилов послал Никитина на швейную фабрику — выразить, от имени походников признательность за хорошую одежду. Валера выступил в клубе, рассказал про антарктические морозы, пингвинов, походы, а когда беседа закончилась, к докладчику подошёл худенький отрок с ясными глазами и, краснея от смущения, как девушка, представился:

— Я, извините, повар. Меня зовут Петя Задирако.

— Извиняю, — великодушно сказал Валера. — Ну и что?

— Вот вы рассказывали, что походники едят на обед по большой миске щей с мясом, бифштексов по две порции с гарниром, компота по две порции. А почему так много?

— Кто силён за столом, тот вообще силён, — пошутил Валера.

— Это, конечно, правильно, но не всегда, — подумав, возразил отрок. — Аристократы тоже много ели, особенно дичи и мяса, но ведь работали они мало.

— А ты по происхождению не аристократ? — с улыбкой поинтересовался Валера.

— Нет, — чистосердечно признался паренёк. — Я из детдома.

Обезоруженный Валера долго беседовал с Петей, удовлетворяя его любознательность, а при встрече доложил Гаврилову, что нашёл повара для очередного похода. Гаврилов поехал на фабрику и пообедал в столовой — понравилось. Встретился с Петей, поговорил с ним и, поражаясь скороспелости своего решения, предложил идти в экспедицию. Петя невероятно обрадовался и бросился обнимать Гаврилова, но вдруг помрачнел.

— А на меня не обидятся?

— За что?

— За то, что я столовую бросаю на произвол.

— Наоборот, будут гордиться, — заверил Гаврилов, проникаясь к отроку всё большей симпатией. — Не каждая столовая, друг мой, посылает своего повара в Антарктиду.

С того разговора прошло пять лет и два похода. Но хотя Задирако считался уже опытным полярником, даже самые зелёные новички смотрели на него сверху вниз, настолько безобидным и беззащитным выглядел этот долговязый, худой и чудовищно доверчивый взрослый младенец.

Незадолго до начала первого похода Давид спросил у Пети:

— Гульфик получил?

— Какой гульфик?

— Вот тебе и на! — встревожился Давид. — Ну, мешочек из меха, надевается на это самое, чтобы не отморозить. Беги на склад, требуй у Спиридоныча, всем походникам положено.

Степан Спиридоныч, начальник склада, долго не мог понять, что от него требует повар, а сообразив, велел принести заявление с резолюцией заместителя начальника экспедиции Рогова. Петя написал под диктовку: «Прошу выдать положенный мне гульфик на гагачьем пуху. К сему — Задирако» — и понёс бумагу Рогову. Тот, вникнув, сказал, что гульфики кончились, и рекомендовал изготовить своими силами. Весь Мирный побывал в примыкавшей к медпункту комнате, где жили повара, чтобы своими глазами увидеть, как Петя шьёт гульфик. Радисты морзянкой сообщили о чудаке на другие станции, и эта история в один день облетела всю Антарктиду.

Когда походники уже вернулись с Востока, при