Вампирские хроники: Интервью с вампиром. Вампир Лестат. Царица Проклятых - Энн Райс

Вначале она покачала головой, но затем, глядя на меня умоляюще, спросила: «Это правда?»

«Я вижу, ты не собираешься исповедоваться, – заметил Лестат. – Тогда мне придется закрыть крышку».

«Прекрати издеваться над ней, Лестат!» – крикнул я.

Девушка снова зарыдала, и я почувствовал, что больше не могу это выносить. Я склонился над ней и взял ее руку. И решил прекратить страдания несчастной, как только она закончит исповедь.

«Я не могу припомнить сейчас свои грехи», – обратилась она ко мне.

«Это не важно. Просто скажи Богу от чистого сердца, что раскаиваешься в них, – ответил я. – Потом ты умрешь и обретешь покой».

Успокоенная моими словами, она легла на спину и закрыла глаза. И тогда я вонзил зубы в ее кровоточащую кисть. Она слегка пошевелилась, точно во сне, и прошептала чье-то имя. Скоро ритм ее сердца стал замедляться. Завороженный, я заставил себя оторваться от раны. Прислонился к косяку, голова у меня кружилась. Словно во сне, я видел ее, лежащую неподвижно. Лестат сидел, точно плакальщик у гроба, горела свеча.

«Луи, – позвал меня Лестат. Его лицо было совершенно спокойно. – Неужели ты так и не понял? Ты обретешь покой в душе только тогда, когда научишься делать это каждую ночь. У тебя нет выбора!»

Его голос звучал тихо, почти нежно. Он встал и положил мне руки на плечи. Я вышел в гостиную, избегая его прикосновения, но не решаясь оттолкнуть его. Лестат пошел следом.

«Пойдем вместе, – сказал он. – Уже поздно, а ты еще голоден. Позволь показать тебе, кто ты на самом деле. Прости, что я не помог тебе раньше. Пошли!»

«Нет, Лестат. Это не для меня, – ответил я. – Ты выбрал не того компаньона».

«Но, Луи, ты даже не пробовал!» – сказал он.

Вампир остановился и изучающе посмотрел на собеседника. Тот изумленно молчал.

– Лестат не ошибся: я был еще голоден. Потрясенный увиденным, я безропотно позволил вывести себя из гостиницы через черный ход. Ступив на узенькую улочку, мы тут же оказались в гуще толпы. Люди шли из танцевального зала на Конде-стрит, в соседних гостиницах проходили званые вечера, и на каждом шагу встречались семьи плантаторов в полном составе. В этой невообразимой толчее мы с трудом протискивались вперед. Мне казалось, что я схожу с ума; впервые с тех пор, как я оставил смертную жизнь, у меня на сердце лежала такая страшная тяжесть. Потому что Лестат сказал правду. Я знал, что только в миг убийства моя душа обретает мир и покой, что кровь животных вместо человеческой только усугубляет жажду, что именно эта жажда толкает меня к людям и я смотрю на их жизнь словно сквозь стекло. Я так и не стал вампиром. Из глубины своей боли я задавал себе детские, нелепые вопросы: а вдруг еще можно вернуться назад? можно стать человеком? Теплая кровь девушки струилась по моим венам и наполняла меня силой, но я все равно терзался сомнениями. Лица проходивших людей напоминали огоньки свечей в темном, безбрежном море ночи, и мне казалось, что я тону в нем, мучимый тоской и жаждой. Я кружил по улицам, смотрел на звезды и повторял про себя: «Это правда: только убийство дает мне облегчение. Но эта правда невыносима».

И вдруг я очнулся. Улица, на которой мы очутились, была тиха и пустынна. Она пролегала рядом с крепостной стеной, вдали от старого города. Здесь не было фонарей. Лишь кое-где в окнах горел свет, слышались отдаленные голоса и смех. На самой же улице не было ни души. Легкий и влажный ветер с реки вливался в горячий ночной воздух. Лестат стоял рядом, неподвижный, точно каменное изваяние. За длинными рядами низких остроконечных крыш вздымались тени могучих дубов, и их кроны, покачиваясь, рождали мириады звуков, заполнявших все пространство от мостовой до низко висящих звезд. Боль на мгновение оставила меня. Я закрыл глаза и слушал легкое пение ветерка и тихий плеск воды. Мне удалось забыться… ненадолго. Я знал, что это скоро кончится, что покой, словно птица, выскользнет из рук и улетит прочь, а я в отчаянии брошусь следом, тщетно пытаясь обрести его вновь, более одинокий, чем любое из существ, сотворенных Богом. В тот же миг я услышал голос, тяжелым рокотом ворвавшийся в волшебную паутину звуков ночи: «Делай то, что велит твоя природа. Призрак, за которым ты гонишься, всего лишь тень настоящего. Отбрось сомнения и следуй своим путем». Все исчезло. Я стоял потрясенный. Подобно девушке из гостиницы, я готов был согласиться на все, что угодно. Лестат кивнул мне, и я машинально повторил его движение.

«Твои мучения ужасны, – сказал он. – Ты так сильно чувствуешь боль, потому что ты – вампир. Ты же не хочешь, чтобы так продолжалось дальше?»

«Да», – ответил я. Он сжал мою руку.

«Тогда не отворачивайся от того, что тебе суждено. Пойдем».

Он быстро повел меня по улице, оборачиваясь и с улыбкой протягивая руку каждый раз, когда я отставал. Я снова был зачарован его близостью, как в ту ночь, когда он вошел в мою жизнь и убедил стать вампиром.

«Зло – абстрактное понятие, – шептал он. – Мы бессмертны, и перед нами открыты двери обильных пиров и празднеств, радость которых недоступна человеческому разуму и рождает у смертных скорбь и тоску. Бог берет без разбору богатых и бедных. Так станем поступать и мы, потому что нет на свете существ, стоящих ближе к нему, чем мы – демоны, не заключенные в смердящих кругах ада, но вольные гулять по его царству где вздумается. Ты знаешь, чего я хочу сегодня ночью? Ребенка. Во мне проснулось материнское чувство… Я хочу ребенка!»

Мне следовало догадаться, что он имеет в виду, но он словно заколдовал меня. Он играл со мной, как с человеком, вел за собой и повторял: «Твоя боль скоро пройдет!»

Мы завернули за угол и вышли на улицу, освещенную яркими окнами. Здесь сдавались комнаты для приезжих и матросов. Вслед за Лестатом я вошел в узкую дверь и очутился в пустом каменном коридоре. Там было так тихо, что собственное дыхание напомнило мне шум ветра. Лестат прокрался вперед, и его тень появилась в пятне света, упавшем из открытой двери, рядом с другой тенью, тенью человека. Я увидел головы, склонившиеся друг к другу, и услышал шепот, похожий на шуршание сухих листьев, такой тихий, что нельзя было разобрать ни слова.

«В чем дело?» – спросил я, когда он вернулся, и подошел к нему поближе. Я боялся, что вспыхнувшее во мне возбуждение может угаснуть. Я увидел