Наследие прошлого - Энн Мэтер

— Я люблю тебя, — простонал он. — Во сколько я увижу тебя завтра?

— Я думаю, тебе лучше приехать ко мне, — бормотала Маделин, нежно перебирая пальцами завитки его волос. — Я хочу рассказать о нас Диане, и вы сможете пообщаться друг с другом.

— Ладно. — Он выпустил ее из объятий. — Иди, пока я опять не дотронулся до тебя. Я приеду около половины третьего — устроит?

— Конечно, любимый. — Она улыбнулась. — И спасибо тебе.

— За что? — удивленно поинтересовался он.

— За то, что ты поверил мне и не разозлился на то, что я рассказала тебе о Джо и Диане.

Он грозно посмотрел на нее.

— Как ты могла подумать, что я способен разозлиться на это? — мягко, вопреки суровому взгляду, спросил он. — Испытания сотворили из тебя ту Маделин, которую я полюбил и перед которой преклоняюсь. Благодаря им, я буду первым мужчиной, которого ты по-настоящему узнаешь, а это очень много значит для меня, милая.

Маделин робко подняла на него глаза:

— Тогда до завтра.

Он кивнул, и она, не оглядываясь, выскользнула из машины.

В тот вечер Маделин не удалось, вернувшись домой, поговорить с Дианой. Дочь уже была в постели и, по всей видимости, спала. На тихий зов матери она не ответила, и Маделин осталось только поверить в то, что девочка действительно спит.

Сама Маделин провела бессонную ночь. Только под утро, вконец измученная, она наконец задремала, а когда она открыла глаза, Диана сидела и пила какие-то таблетки.

— Что-то случилось? — удивленно приподняв бровь, поинтересовалась Маделин.

Диана выглядела бледной, и Маделин забеспокоилась — для болезни дочери сейчас было совсем не время, но она тут же отругала себя за эгоистичные мысли; простуда время от времени бывает у каждого человека.

— Я приболела, — ответила Диана, голос у нее был слегка гнусавым, — и у меня ужасная головная боль. Наверное, я простудилась.

Маделин, нахмурившись, выскользнула из постели, накинула халат и надела шлепанцы. Подойдя к кровати дочери, она потрогала ее лоб — он был немного горячим.

— Тебе лучше остаться в постели, дорогая, — посоветовала Маделин, направляясь в кухню. — Что бы ты хотела на завтрак? Может, тосты и яйцо?

Диана покачала головой и проглотила таблетку аспирина, натянув одеяло до самого подбородка, она тоскливо и отстраненно посмотрела на мать.

Маделин пожала плечами и открыла дверь кухни.

— Мне бы бутылку горячей воды, — нерешительно попросила Диана, — и одно яйцо, взбитое с сахаром и сливками.

Маделин с сомнением посмотрела на дочь:

— Думаешь, это благоразумно? К тому же, если ты заболела…

— Я уверена, что обойдусь и этим, — торопливо ответила Диана.

— Ну ладно. — Маделин вышла и закрыла за собой дверь. Она поставила чайник и, вернувшись в комнату, включила отопление.

Натянув брюки и свитер и сославшись на то, что ей надо выяснить вопрос с квартирной платой, Маделин выскользнула из дома — на самом деле ей надо было срочно позвонить.

С апартаментами Николаса ее соединили без всякой волокиты и лишних расспросов; управляющий уже хорошо знал ее имя, и персонал был предупрежден, что относиться к ней надо с таким же почтением, как к самим Витали.

Было уже половина одиннадцатого, но голос Николаса явно свидетельствовал о том, что он еще в постели.

— Кто это? — сонно спросил он.

— Это я. Маделин.

— Маделин? — Голос стал более осмысленным. — Маделин? Что случилось? Почему ты звонишь мне в такую рань?

Маделин вздохнула:

— Уже совсем не рано. Я встала пару часов назад. Дело в Диане, Ник. Она не очень хорошо себя чувствует, думаю, она простудилась или подхватила какую-то инфекцию. Она сейчас в постели.

— И что? — проворчал Николас.

— Ну… о, Ник, я не могу сказать ей о нас сегодня. — Она нахмурилась — объяснить все Николасу оказалось не так просто, как она думала. — Милый, постарайся понять…

Несколько мгновений в трубке царило молчание, потом он сказал:

— Мы не станем говорить ей сегодня, но не проси меня, чтобы я не приезжал. Это все.

Он отключился прежде, чем она успела ответить, с некоторым трепетом она положила трубку. Ей очень хотелось увидеться с ним, но она волновалась за реакцию Дианы.

Когда Маделин вернулась домой, Диана была явно не в духе. Она выглядела совершенно больной и, казалось, горела, Маделин взяла губку и обтерла ей лицо холодной водой.

— Хочешь еще чего-нибудь? — ласково спросила она, убирая волосы со лба дочери.

— По-моему, я хочу лимонного сока, — кивнув, ответила Диана. — Есть у нас лимоны?

— Есть, я сейчас сделаю тебе сок.

Маделин быстро прошла на кухню, снова поставила на плиту чайник, несколько минут спустя окатила лимоны горячей водой и выжала из них сок. Добавив в стакан лед, она отнесла напиток дочери, Диана поднялась, Маделин подложила ей под спину подушку и подала стакан. После того как она попила, Маделин сказала:

— Ну а теперь постарайся немного поспать. Чуть позже, если тебе не станет лучше, я вызову доктора Фоулдса.

Диана помотала головой.

— Мне не нужен доктор, — горячо заверила она мать. — Это всего лишь легкая простуда, завтра я буду совсем в порядке.

Маделин нахмурилась:

— Может быть. Посмотрим.

Девушка заснула, и Маделин вместо обеда легко перекусила — есть ей не хотелось совсем.

Николас приехал в начале третьего. Диана все еще спала, и Маделин тихо впустила его. На ней все еще были узкие зеленые брюки и желтая свободная блуза, волосы собраны во французский узел.

Когда Николас вошел, ей показалось, что он своей массивной широкоплечей фигурой заполнил всю их маленькую квартирку. Сняв дубленку, он остался в темных брюках и синем свитере. Его волосы, отросшие за время поездки, слегка вились на концах, и, глядя на него, Маделин получала чувственное наслаждение.

— Ну? Как Диана? — вместо приветствия, поинтересовался он.

— Боюсь, не слишком хорошо, — хмурясь, ответила Маделин. — У нее высокая температура, и большую часть дня она спит.

— Понятно, — кивнул Николас, доставая портсигар. — Что тебя еще беспокоит, милая?

Маделин безуспешно попыталась взять себя в руки.

— Почему ты решил, что меня что-то беспокоит? — неестественно напряженным тоном спросила она.

— Не юли, пожалуйста, — тихо попросил он, и глаза его необычно потемнели. — Иди-ка сюда, черт возьми, я не собираюсь трогать тебя, хотя, как я вижу, придется…