Мой бесстрашный герцог - Валери Боумен

Резко развернувшись на каблуках, Марк заявил:

– Нет, я не могу. Это совершенно невозможно.

Водянистые глаза герцога вглядывались в лицо племянника.

– Но почему? Даже сейчас ты уже неофициально маркиз Коулфорд (то был титул кузена Джона).

– Нет, это не так! – решительно покачал головой Марк.

Такого просто быть не могло. Все это происходило не с ним. Он привык всегда все держать под контролем. И так будет и впредь. С Божьей помощью…

Герцог кашлянул, и его изможденное тело задрожало. Сделав над собой усилие, он вновь заговорил:

– Ты можешь отрицать истину сколько твоей душе угодно, но от этого она не перестает быть истиной. Не понимаю… почему ты упрямишься?

– Есть много причин, – буркнул Марк. – Но сомневаюсь, что вы их поймете.

– Я все понимаю, Марк. Поверь, понимаю. А ты должен обещать мне… Должен обещать, что во имя памяти твоей матери по крайней мере подумаешь. У меня есть письмо от нее. Оно…

– Хватит, прошу вас! – взмолился Марк. О, это невыносимо! Он бы предпочел вернуться во Францию, в камеру пыток. Физическую боль можно выносить: она когда-нибудь заканчивается, и становится легче, – а душевная преследует тебя постоянно, грызет сердце, разъедает душу и никогда не ослабевает.

– Он подумает, – твердо сказала Николь, подошла к мужу и положила руку ему на плечо.

Марк тяжко вздохнул и в упор взглянул на герцога.

– Дядя, вам известно так же хорошо, как и мне, что дедушка не желал бы этого.

– Почему ты так говоришь? – Дядя нахмурился.

– Герцог Колчестер – наполовину итальянец? Да дед ведь в гробу перевернется.

– Нет, мой мальчик. У моего отца были высокие идеалы, но он любил тебя, Марк.

Марк точно знал, что это неправда.

– Нет, он любил мою мать, а меня терпел из-за нее.

– Он знал о дополнении и понимал, что такая вероятность существует.

– Вероятность? Да, возможно, – усмехнулся Марк. – Но вероятность очень небольшая – можно сказать, мизерная.

Герцог молчал, обдумывая ответ. Некоторое время он пристально смотрел на племянника, и в глазах его стояли слезы.

– У меня никогда не было второго сына, – проговорил он наконец. – И дочерей тоже. Что же касается Джона… Теперь его нет. И я прошу тебя, мой мальчик, исполнить свой долг.

Долг… Марк в отчаянии сжал кулаки. Этому понятию он не мог противиться.

Обратная поездка домой началась в молчании. Марк развалился на сиденье напротив Николь – после визита к герцогу он был в изнеможении. Николь же снова и снова вспоминала только что произошедший разговор и полагала, что муж занят тем же.

– Твоя мать никогда не говорила тебе об этом дополнении? – спросила она наконец.

– Нет, никогда, – простонал он, массируя пальцами виски.

Экипаж остановился перед особняком Марка. Супруги вышли и медленно направились к парадной двери. Войдя в дом, они – еще медленнее – поднялись на второй этаж и свернули в коридор, ведущий к спальням. Николь остановилась у двери комнаты мужа. Учитывая события этого вечера… Сейчас было явно неудачное время для выполнения их соглашения, но она вдруг почувствовала, что ближе к мужу, чем прежде, то есть ближе, чем в тот момент, когда впервые увидела его во Франции после десяти лет разлуки. Он позволил себе слабость в спальне дяди, а также потом в экипаже. Оказалось, что этот человек был все-таки не каменный…

– Ты примешь титул? – тихо спросила она.

– Не терпится стать герцогиней? – Его голос был резким и грубым.

Николь отпрянула – словно получила пощечину. Он сделал ей больно, но она не позволит ему уйти от ответа.

– Мне плевать на все титулы вместе взятые, идиот! – выпалила она. – Речь идет о твоем долге перед семьей.

Лицо Марка исказила гримаса боли.

– Мы должны думать не только о себе, – продолжала Николь. Немного помолчав, добавила: – Наш сын когда-нибудь станет герцогом.

В глазах Марка промелькнуло удивление.

– Насколько я понял, ты наконец-то решила потребовать от меня исполнения обязательств?

Николь вскинула подбородок и посмотрела мужу прямо в глаза.

– Да, решила.

Марк медленно поднял руку и провел ладонью по ее щеке.

– Ты знала об этом? – спросил он. – По этой причине ты и захотела ребенка?

Николь резко отпрянула.

– Что?.. Неужели ты говоришь это серьезно?

– Ты всегда уделяла слишком много внимания титулам и положению в обществе.

– Марк, ты несправедлив ко мне. Я никогда не мечтала о титулах. Кстати, тебе не приходило в голову, что ты слишком уж пренебрегаешь титулами?

Марк внимательно посмотрел на жену.

– Ладно: возможно, ты действительно не знала о дополнении, – но станешь ли ты и сейчас делать вид, что вышла за меня замуж по любви, а не потому, что знала о герцогском титуле моего деда?

Николь отвела глаза. Да, она знала. По каким-то непонятным ей тогда причинам Марк ничего не желал говорить ей о своей семье. Он предпочитал делать вид, что являлся сыном сапожника и не имел никаких связей с аристократией.

Спустя три месяца после свадьбы Марк обвинил ее во лжи: мол, она знала, из какой он семьи, однако ничего ему об этом не сказала. Очевидно, он до сих пор ей не доверял.

– Тебе отлично известно, что я знала о титуле, – сказала Николь, по-прежнему глядя в сторону.

– Знала – и все же притворялась, что вышла за меня по любви, – со злостью в голосе проговорил Марк.

– Я никогда не притворялась, – процедила Николь сквозь зубы.

Марк открыл дверь в свою спальню, переступил порог, затем повернулся к жене.

– С нашей сделкой придется подождать, – заявил он. – Боюсь, сегодня я не в настроении заниматься с тобой любовью.

На следующее утро, сидя в своем кабинете, Марк пытался заняться кое-какой бумажной работой, но безуспешно. В данный момент он мог думать только о двух вещах: во-первых – о смерти кузена Джона, а во-вторых – о том, что накануне отказался заниматься любовью с Николь. И оба эти обстоятельства казались ему непостижимыми.

Джон умер. Но почему эта мысль вызывала у него чувство вины? Может быть, потому, что он никогда открыто не признавал их родства? Но ведь они принадлежали к совершенно разным социальным кругам. Джон был любимцем высшего общества и проводил время на приемах и балах, в театрах и клубах. А он, Марк, работал. Он много лет защищал свою страну от французов, всегда был в первых рядах, не единожды рисковал жизнью, а когда приезжал в Лондон, как правило, проводил время с людьми, на которых работал, и с теми, кто работал на него. Он никогда не думал о балах и приемах, если их посещение не было выгодным с политической точки зрения. Но и тогда они оставались для него всего лишь работой.