Счастливая жизнь для осиротевших носочков - Мари Варей

Ноябрь скоро сменится декабрем, вдоль бульваров стоят голые деревья, а тротуары, словно каток, скользкие от опавших листьев. К ресторану родителей Сараньи я прихожу к семи часам вечера, как она и просила. В окнах горит свет, и через занавески видно, что внутри царит суета, но главная дверь закрыта. Приходится несколько раз постучать, чтобы меня впустили.

– Ты, наверное, Алиса!

Женщина, открывшая мне дверь, одета в великолепное оранжевое сари, расшитое золотом и серебром. Она – вылитая Саранья, но лет на тридцать старше и килограммов на тридцать тяжелее. Она порывисто прижимает меня к пышной груди.

– Добро пожаловать, дорогая! Саранья столько о тебе рассказывала!

Не ожидавшая такого радушного приема, я нерешительно обнимаю женщину в ответ, а потом вручаю ей букет цветов и захожу внутрь.

Верхний свет не горит, но сотни развешанных повсюду свечей и гирлянд наполняют ресторан приятным приглушенным светом. Накрытые белыми скатертями столы придвинуты к стенам, чтобы освободить место для танцев. Сладкий запах специй смешивается с запахом жареного мяса.

Несколько гостей, в основном женщины в традиционных костюмах, расставляют на столах многочисленные блюда. Из присутствующих только у меня светлая кожа и только я одета в западном стиле. Все вокруг суетятся, и я не знаю, куда себя деть.

– Вам помочь?

– Конечно нет, – отвечает мать Сараньи. – Ты – наша гостья.

– Где Саранья?

Из складок сари она выуживает айфон (современный мобильный и традиционный наряд выглядят так несовместимо, что только диву даешься), звонит дочери и переходит на незнакомый мне язык. Анджела однажды сказала, что в Индии говорят более чем на ста двадцати языках, поэтому я не берусь утверждать, что это хинди.

– Она сейчас спустится!

И правда: через несколько минут Саранья появляется передо мной в образе арабской принцессы из «Тысяча и одной ночи». Она в бирюзово-синем сари, на котором вышиты большие серебряные цветы. Кусок полупрозрачной синей ткани тянется от бедра к левому плечу, частично обнажая живот. Правую руку почти до плеча украшают серебряные браслеты с голубыми камнями, которые идеально сочетаются с серьгами, настолько длинным, что достают до плеч. Саранья накрашена еще больше обычного. Безупречная линия густых бровей и бриллиантик в носу подчеркивают ее темные глаза, которые сияют на матовом лице, как два драгоценных камня.

– Прекрасно выглядишь, – искренне говорю я.

– Знаю! Хотелось бы мне ответить тем же, – вздыхает Саранья, беря меня за руку, – но ты, видимо, решила, что идешь на похороны.

Не успеваю сказать ни слова в свою защиту, как Саранья уже тащит меня внутрь ресторана и ведет на второй этаж, где находится ее студия.

Я с ужасом смотрю на гору блестящей одежды, валяющуюся на расправленной кровати, и на косметику, которой завалены все поверхности.

– Мы же убирались! Как можно было довести комнату до такого состояния?!

Саранья с озадаченным видом оглядывается.

– Я вытащила только все самое необходимое. Ладно, хватит болтать. Давай подыщем тебе наряд.

Пытаюсь протестовать, но это пустая трата времени. Саранья силой хочет меня раздеть, я сопротивляюсь, и в конечном итоге она разрешает мне раздеться в уборной, где места меньше, чем в телефонной будке. Поскольку, по словам Сараньи, я выгляжу просто ужасно, она призывает на помощь своих сестер. Первая обматывает вокруг меня метры желтой ткани, отчего я чувствую себя яичным рулетиком, вторая – расчесывает и подкручивает мне волосы, а Саранья, вооружившись косметикой и кисточками (которых у нее больше, чем в «Блумингдейле»), принимается за мой макияж.

– Не крась глаза слишком сильно, прошу тебя! – в панике умоляю я. Не люблю, когда у меня накрашены глаза. И распущенные волосы я тоже не люблю. Предпочитаю завязывать их в хвост.

– Доверься мне! – восклицает Саранья, держа в одной руке щипчики для завивки ресниц, а в другой – накладные ресницы, при виде которых я понимаю, что не довериться ей должна, а взять ноги в руки и сбежать отсюда.

Но Саранья вцепилась в меня хваткой питбуля, поэтому вскоре я сдаюсь и позволяю превратить себя в индийскую принцессу.

– Тин-тин! – закончив, кричит она.

Ее сестры смотрят на меня и кивают.

– Неплохо, – говорит одна.

– Но чего-то не хватает, – задумчиво говорит другая и вешает мне на лоб золотой кулон, украшенный драгоценными камнями – в тон серьгам, которые сестры безапелляционно засунули мне в уши.

Когда я смотрюсь в зеркало, мне требуется целых три секунды, чтобы осознать: это я. Вот почему я никогда не пользуюсь косметикой… Даже со светлой кожей я похожа на настоящую индианку. А еще – на рождественскую елку. Расшитое золотом сари, украшения, распущенные волосы, красная точка на лбу. А глаза… Несмотря на мою просьбу, Саранья накрасила мне глаза черным карандашом и темными тенями, из-за чего они выглядят огромными и очень яркими.

– Ну как? Нравится?

Нет, не нравится. Девушка в зеркале не имеет ко мне никакого отношения, а обильный макияж напоминает о той, кого я пытаюсь забыть. Однако Саранья настолько довольна моим преображением, что я решаю солгать:

– Очень красиво. Спасибо.

– Отлично! Тогда можем спускаться к остальным.

«Косметический ремонт» занял сорок пять минут, и когда мы возвращаемся вниз, в ресторане яблоку негде упасть. Громко играет музыка, веселые гости едят и разговаривают, их лица освещены мягким светом гирлянд и свечей. Впервые замечаю на полу ранголи, те самые цветастые узоры, про которые рассказывала Саранья.

– Угощайся! – кричит Саранья, протягивая мне бумажную тарелку.

Она вкратце перечисляет блюда, стоящие на шведском столе: дал на основе чечевицы, чана-масала, приправленный карри и тмином, цыпленок тандури с соусом из кориандра, различные виды наан, «это такие индийские блины, которые едят вместо хлеба», самосы с креветками, овощами или мясом… Я понимаю не все, что Саранья говорит, но жадно кладу еду на тарелку. Отказываюсь от бокала вина, который она ненавязчиво предлагает, и беру чашку чая.

– Некоторые члены моей семьи не употребляют алкоголь, в том числе и я… официально, – подмигивая, объясняет она и наливает себе вина.

Мы садимся за угловой столик. Саранья знакомит меня со своими двоюродными братьями и сестрами. Не запоминаю их имен. Макаю кусочек наана в сливочно-красный соус. Очень вкусно, но я не привыкла к специям и чувствую, как у меня краснеет лицо.

– Если слишком остро, то в холодильнике есть пресный фромаж блан, – с улыбкой говорит один из двоюродных братьев.

– Нет, все очень вкусно. Спасибо.

Мне всегда нравилась острая пища. Анджела частенько приглашала меня в гости, но никогда не готовила индийские блюда. За исключением пряного чая латте, который мне нравится. А вообще, я всегда надеялась, что готовить будет Эбби: веганские кулинарные эксперименты Анджелы зачастую оборачивались настоящей катастрофой.

– У нас в Индии есть поговорка, – говорит Саранья с набитым ртом: – «Приноси пользу своему телу, чтобы душа захотела в нем остаться».

– Не уверен, что четыре килограмма курицы тикка масала пойдет твоему телу на пользу, – смеется один из двоюродных братьев.

– Ошибаешься! – возражает Саранья. – Моя душа любит курицу тикка масала, а тело прекрасно и так!

Не замечаю, как проходит время. Я объелась, музыка звучит слишком громко.

– Скоро вернусь, – говорю я, наклонившись к Саранье.

Иду в уборную, пробираясь между разгоряченными от танцев гостей. Закончив, мою руки и вздрагиваю, когда натыкаюсь на свое отражение в маленьком зеркале.

Не решаюсь убрать волосы в хвост. Отворачиваюсь. Выйдя из уборной, вижу в конце коридора приоткрытую дверь и решаю зайти внутрь – не из любопытства, а потому, что мне нужно тихое местечко, где можно прийти в себя. За дверью оказывается кладовка, заставленная ящиками и коробками. Видимо, именно здесь Саранья с семьей создавала ранголи, которые теперь украшают весь дом. На откидном столике стоят мешочки с цветным порошком и картонные трафареты. На доске мелом нарисованы круги с геометрическими узорами в виде цветов, деревьев и птиц. Просматриваю стопку примеров, взятых с какого-то сайта, и нерешительно замираю. Но сопротивляться невозможно. Сажусь на раскладной стул, беру доску и принимаюсь рисовать. Дверь осталась открытой, и до меня приглушенно доносятся звуки музыки и смеха. Начинаю с павлина и отдаюсь на волю воображения. Кончиками пальцев засыпаю трафарет цветным порошком, рисуя перья. Я настолько погружена в свое занятие, что теряю счет времени и забываю, где нахожусь.

Выхожу из оцепенения, услышав покашливание.

– Прошу прощения. Не подскажите, где здесь…