Шоколадный папа - Анна Йоргенсдоттер

Как только подействует таблетка, Андреа сможет на какое-то время погрузиться в себя. Утешить. Попытаться понять.

Он спит не для того, чтобы на время избавиться от Андреа.

Он просто спит.

Рваный серый летний свет слишком рано пробирается в квартиру, вторгается в глаза, в мысли, и вот Андреа окончательно проснулась. Предчувствие чего-то. Она поднимает жалюзи — кто сказал, что рассвет желтый?

Каспер начинает бормотать во сне, как только свет проникает в его тайные сны. Андреа перебирает вещи, потом прыгает в постель, совсем рядом с его спрятанной под одеялом головой.

— Каспер, — шепчет она, затем чуть громче: — Каспер!

— М-м-м…

— Ты не спишь?

— М-м-м… что такое?

— Ты точно не спишь?

Заспанное лицо выныривает из перинной пучины. В глазах сны.

— Что такое?

— Мне нехорошо… — Прекрасное начало, пусть и поистаскалось немного за годы мучений с едой и таблетками. Он ничего не отвечает, но вид у него уже не такой заспанный. — Мне кажется, ты что-то скрываешь. — Он испускает стон. Андреа слишком устала, чтобы стыдиться, но все же чувствует укол совести. Однако она не может сдержаться: — Ты точно никого не встретил?

Повисает молчание, становится слишком тихо, и через минуту Каспер снова храпит как ни в чем не бывало. Было или не было?

Утренний свет озаряет тостер и коробку с хлопьями. Каспер тонким слоем намазывает масло на хлеб, и Андреа не понимает, почему он не берет еще — ему же можно! Вот ей вообще нельзя. В «легком» сыре всего четыре процента жира. Потрясающее изобретение.

Кофе снова слишком жидкий. Каспер не выпивает и половины.

— Как хорошо, что ты вернулся, — говорит она, чувствуя, как начинает действовать «Собрил», и берет его за руку.

— Как хорошо, что я снова дома, — отвечает он, улыбаясь, и держит ее руку в своей ровно столько, сколько нужно, чтобы она убедилась в сказанном. Рассветный страх рассеялся, и с каждым куском цельнозернового хлеба Андреа все легче: поездка Каспера, Каспер и Андреа.

* * *

— Кстати, я ведь и вправду кое-кого встретил, — совершенно невзначай роняет Каспер, сидя перед телевизором. Андреа не может ни двинуться, ни вздохнуть. Чувствует, как бледнеет в такт выкрикам зрителей: «Давай, Рики, давай!» Ни малейшей возможности пошевелить губами, издать хоть звук. Звук, а не самый громкий в мире вопль. — Думаю, мы можем стать хорошими друзьями. Ее зовут Ирена.

Вот, вот, ВОТ!

— Ясно, — в голосе визгливые нотки, — и почему же ты не рассказал о ней сразу?

— Просто не пришло в голову. Было столько других впечатлений, а теперь так приятно снова быть дома с тобой, — произносит он с неестественной интонацией, пытаясь снова взять ее за руку, но неудачно; потом касается ее лица, стараясь приблизиться, как будто сейчас самое время для объятий и поцелуев.

— Ничего себе. Взять и забыть друга. Разве можно просто так забыть друга, а? Может быть, ты просто не решался рассказать о ней? — Сильная боль в животе, Андреа почти задыхается.

— Пожалуйста, успокойся. Просто было так много всего… Почему бы я не решался рассказать о ней?

Значит, все-таки было, все-таки было, все-таки, черт побери…

— Потому что между вами что-то произошло. У вас что-то было?

— Нет, Андреа.

— Но она твой друг?

— Мне очень нравилось говорить с ней, вот и все.

— Вот как. И все? Ты точно ничего не забыл? Вы даже не прикасались друг к другу?

— Мы обнимались.

Господибожемой, ну что он еще ЗАБЫЛ рассказать?

— Вот как, а еще?

— Что — еще?

— Еще, кроме того, что вы обнимались. Если уж ты забыл это, то, наверное, забыл и кое-что другое. Ты, похоже, не просыхал!

— Прекрати. Я же сказал, что ничего не было. — Снова подергивания в лице, его нервное «я», которое хочет исчезнуть.

— Может быть, ты что-то нарочно забыл?

— АНДРЕА! — Он снова смотрит на нее, вид у него оскорбленный, как будто оскорбили его.

— Я просто не понимаю, как можно ЗАБЫТЬ такую важную вещь.

— Это не было такой важной вещью, мы всего-навсего обнялись. — Он говорит сердито, и вот уже нет пути назад.

— Когда? Когда вы обнялись?

— Перед самым отъездом, кажется. — Теперь в его голосе слышится усталость.

— Кажется? То есть ты не уверен?

— Оооооо, Бооооже… — Она его совершенно измучила.

— То есть вы общались? И она очень расстроилась, что ты уехал, ведь так, Каспер?

— Андреа, пожалуйста, перестань! — Он вот-вот уйдет. Но Андреа уже ничего не слышит. Она видит: перед глазами мелькает образ за образом, а потом вдруг презрительный смех: конечно же, это проклятая Ирена смеется над Андреа! Ирена, которая варит колдовское зелье, чтобы отнять у нее Каспера.

Остался еще один очень неприятный вопрос:

— Она в тебя влюбилась?

— Не знаю, — тяжкий вздох. — Не думаю.

Почему — не думаю? Почему нельзя ответить четко и ясно хотя бы на один вопрос? На вопрос «А»: «Нет». На вопрос «Б»: «Ирена — чертова ведьма». На вопрос «В»: «Я считаю, что ей не место в нашей жизни». И вот Ирену ведут к кирпичной стене, ее черные волосы развеваются по ветру. Какая же она страшная: нос крючком, бородавки, желтые когти тянутся к Касперу. Выстрел в лоб. Ирена падает на гравий. Народ (то есть Андреа) ликует.

Ну и самый последний, самый-самый тяжелый вопрос:

— Вы и дальше будете общаться?

— Да, пожалуй, будем.

Она встает с дивана, выключает телевизор. «Давай, Рики, давай!» Сколько же в этом проклятом мире проблем, куда же от них деться? Две таблетки и в спальню — туда наконец-то пробралось солнце, поднявшись над крышами домов. Андреа закрывает за собой дверь, но он все равно понимает, что она плачет. Понимает, как больно, когда кто-то вторгается в твою жизнь и переворачивает ее с ног на голову.

* * *

Это воспоминания Каспера, которые Андреа украла. Красное небо и море, пирс, уходящий в бесконечность. Она видит две спины, две головы, тесно прижавшиеся друг к другу, тела — тайны. Они не знают, что Андреа их видит — на самом конце пирса, в тишине ночи. Это их ночь. Их тишина. Самое тяжкое воспоминание Андреа.

Каспер и Ирена. Ирена и Каспер.

Она записывает их имена парой. Они созвучны, как мясной соус и спагетти. Как пюре и сосиски.

Он больше не нужен Андреа. Он спит, потасканный и пьяный. В нем живо воспоминание об Ирене — ничего не поделаешь, но как противно! Она представляет себе, как он утыкается носом в волосы Ирены (такие благоухающие, блестящие), а та кладет руки ему на спину. Какая-то печаль. Наверное, большая печаль. Вопль из горла, из самого нутра: «НЕТ! Тебе нельзя ехать!»