Тайна бильярдного шара. До и после Шерлока Холмса - Артур Конан Дойл

Карл Шпицвег. Аромат розы

В Ладене царила такая атмосфера праведности и уважения к закону, что временами в нее с трудом верилось даже мне. Служба интенданта, или констебля, лейтенанта Вюрмса и его помощников давным-давно превратилась в синекуру. Отсутствие в церкви по воскресеньям или по престольным праздникам являлось тягчайшим грехом и преступлением, на которое решались самые «разнузданные» из сельчан. Иногда случалось, что какой-нибудь неотесанный Фриц или Андреас, немного перебрав в пивной, шатаясь, вваливался домой в десять вечера. Он даже мог отважиться отвесить тумака своей дражайшей половине, если та вздумала возмущаться. Но такое происходило весьма редко, и односельчане смотрели на провинившегося со смешанным чувством восхищения и осуждения, как смотрят на человека, совершившего нетяжкое правонарушение с целью самоутвердиться.

Именно в этом идиллическом уголке и разразилась серия громких преступлений, ужаснувших всю Европу. Запредельная жестокость, с которой они совершались, и окутывавшая их таинственность превосходили все, о чем дотоле мне доводилось когда-либо слышать или читать. Я постараюсь представить краткое изложение тех событий в хронологическом порядке, в чем мне окажет неоценимую помощь мой дневник, который я вел на протяжении почти всей своей жизни.

Итак, из него мы узнаем, что 19 мая 1866 года моя пожилая домохозяйка фрау Циммер буквально ворвалась ко мне в комнату, когда я потягивал чашку горячего шоколада, и, запыхавшись, выпалила, что в деревне произошло убийство. Сперва я не поверил своим ушам, но она продолжала настаивать, и весь ее вид говорил о том, что она сильно напугана. Я надел шляпу и вышел из дома, чтобы узнать, что же на самом деле случилось. Очутившись на главной улице, я увидел, как несколько человек торопливо шли впереди меня. Последовав за ними, я скоро оказался у маленькой ратуши — большого здания, похожего на амбар, где происходили всякого рода собрания. Там уже находилась большая группа людей, оживленно что-то обсуждавших. Подойдя поближе, я увидел, что они обступили труп некоего Мауля, который в свое время служил стюардом на одном из пароходов, курсировавших по озеру Констанс из Линдау во Фридрихсхафен и обратно. Этот Мауль слыл совершенно безобидным и довольно покладистым человеком. Он был небольшого роста, и в деревне его, в общем-то, любили. Все склонялись к тому, что о каких-то его личных врагах не могло быть и речи. Он лежал лицом вниз, судорожно вцепившись руками в землю. Волосы его слиплись от крови, которая стекла за воротник сюртука. Прошло почти два часа, как обнаружили тело, но, казалось, никто и понятия не имел, что с ним делать и куда его перенести. Мое появление, а также присутствие святого отца, который оказался у ратуши почти одновременно со мной, приободрили людей и вселили в них некую решимость. Под нашим руководством труп подняли по ступеням и положили на пол внутри здания. Здесь, убедившись, что перед нами тело без признаков жизни, мы продолжили его осмотр вместе с присоединившимся к нам здешним полицмейстером лейтенантом Вюрмсом. Лицо Мауля выражало полное спокойствие, что указывало на то, что он не подозревал об опасности до самого последнего момента, когда получил смертельный удар. Бумажник и часы остались нетронутыми. После того как мы смыли запекшуюся кровь с задней части головы, мы обнаружили одиночную рану треугольной формы. Орудие, которым наносился удар, раздробило кость и проникло глубоко в мозг. По всей видимости, оно представляло собой острый предмет пирамидальной формы. По-моему, отец Ферхаген высказал предположение, что удар, скорее всего, наносился небольшой мотыгой, киркой или ледорубом. Все они являются распространенными в здешних хозяйствах инструментами. Лейтенант с быстротой, достойной всяческой похвалы, где-то раздобыл мотыгу. После удара мотыгой по крупной брюкве, которую принесли для этой цели, мы обнаружили след, поразительно похожий на рану, виденную нами на затылке бедняги Мауля. Мы поняли, что обнаружили первое звенов цепи доказательств, которая могла привести нас к убийце. Прошло немного времени, прежде чем мы составили вероятную картину преступления.

В тот же день по факту убийства началось нечто вроде расследования, в котором принимали участие сельский староста Пфиффор, взявший на себя обязанности «председателя следственного комитета», полицмейстер, отец Ферхаген, почтмейстер Фреклер и я, выступавшие в роли «сыщиков». Любой житель деревни, способный пролить свет на это дело или же знавший что-либо о передвижениях и контактах жертвы в день убийства, мог добровольно прийти и дать показания. Свидетелей набралось немало, так что вскоре мы составили факты в единую цепочку. В половине восьмого вечера Мауль зашел в «Грюнер Манн» и заказал кувшин пива. В то время в отдельной комнате за стойкой сидели Вагхорн, деревенский мясник, и итальянский торговец по фамилии Челлини, который приезжал в Ладен три раза в год, предлагая дешевые украшения и прочие мелкие товары. Сразу же после прихода Мауля хозяин пивной проводил его туда и вскоре сам присоединился к «избранным» гостям. Все четверо провели вечер в отдельном «кабинете», куда простому люду вход был заказан. Из показаний Вагхорна и владельца заведения — оба они являлись людьми в высшей степени уважаемыми и заслуживающими доверия — следовало, что вскоре после девяти часов между покойным и торговцем возникла ссора. Разговор шел на повышенных тонах, и в конечном итоге итальянец ушел, заявив, что ни секунды не останется там, где позорят честь его страны. Мауль пробыл еще примерно с час и, воодушевившись тем, что обратил своего противника в бегство, в тот раз выпил больше обычного. Один из свидетелей встретил его часов в десять вечера, когда тот шел домой, и отметил, что Мауль действительно перебрал. Другой очевидец встретился с ним всего за пару минут до того, как Мауль дошел до ратуши, где и совершилось злодеяние. Показания этого человека явились наиболее ценными и важными. Он клятвенно уверял, что, проходя мимо ратуши еще до встречи с Маулем, он заметил какую-то фигуру, притаившуюся в тени здания. При этом он добавил, что этот некто, как ему показалось, был весьма похож на итальянца.

Таким образом, нам удалось установить два бесспорных факта. Первый: итальянец ушел из «Грюнер Манна» раньше Мауля, причем не на шутку разозленный. Второй: некто неизвестный поджидал кого-то у дороги, которой обычно ходил бывший стюард. И третье, пожалуй, самое главное звено в цепи доказательств, стало известно тогда, когда хозяйка, у которой квартировал итальянец, показала, что вчера вечером он вернулся где-то в половине одиннадцатого, что в Ладене считалось поздним временем. В таком случае что же Челлини делал и где был начиная примерно с девяти, когда он вышел из пивной, до десяти тридцати, когда вернулся к себе? Над торговцем начали сгущаться черные грозовые тучи.

Нельзя, однако, отрицать, что очень многое говорило и в его пользу, а обвинение против него строилось, скорее, только на косвенных доказательствах и уликах. Во-первых, в вещах Челлини не обнаружили ни мотыги, ни какого-либо другого инструмента, который мог использоваться для убийства. Во-вторых, непонятно, где он мог его раздобыть, поскольку не заходил домой в промежутке между ссорой и половиной одиннадцатого, как утверждала его хозяйка. Более того, как справедливо заметил Ферхаген, поскольку итальянец был в деревне своего рода «чужаком», он едва ли мог знать, какой именно дорогой Мауль собирался возвращаться домой. Этот довод, тем не менее, не явился убедительным, потому как, по свидетельству слуги покойного, за день до трагедии торговец назойливо предлагал свой товар прямо напротив их дома и вполне мог видеть Мауля в окне. Что же до задержанного Челлини, то сперва он вел себя вызывающе и даже посмеивался, при этом во всеуслышание заявляя о своей невиновности. Его оправдания состояли в том, что после пивной он долго шел по дороге, ведущей в Анспах, чтобы остыть и умерить свой гнев. Именно это и явилось причиной его столь позднего возвращения. Что касается убийства Мауля, то он, по его словам, не знал о нем, как говорится, ни сном ни духом.