Герой советского времени. История рабочего - Георгий Калиняк

И вот мы, два дистрофика, двинулись в нужном направлении. На деревянном складе я с превеликим трудом погрузил тоненькое бревнышко, и мы тронулись обратно. Долго тянулись по пустынным улицам Малой Охты, похожим на заколдованный город. Наконец выехали на набережную Невы, которая была абсолютно пустынной. На левом берегу Невы стояли молчаливые корпуса заводов, мрачные, засыпанные снегом дома. Где-то в городе глухо рвались снаряды. В домах умирали люди, и, как люди, молча умирали дома. Проехали под железнодорожным мостом. Я шел по середине дороги, а за мной тащил свои тяжелые сани Рыжий. Иногда я оглядывался и проверял, все ли в порядке. Рыжий шел, низко опустив голову. Однажды я обернулся и оцепенел. Рыжий был рядом, а саней не было. Приглядевшись, увидел сани метров за сто позади. Оказалось, лошадь на ходу распряглась и шла налегке, помалкивая. Пришлось нам возвращаться назад. И тут я узнал почем фунт лиха. Я вспомнил Карелию, где только валил деревья и не подходил к лошадям. В общем, я не умел запрягать. Кое-как я уговорил Рыжего прицепиться к саням, и мы тронулись. Но не проехали и двадцати метров, как лошадь опять распряглась. Сколько раз повторялась эта история, я уже не помню. Но я увидел, что Рыжий так взвинчен, что вот-вот заговорит, и я услышу все, что он обо мне думает. Чтобы окончательно не испортить наши отношения, я взял лошадь под уздцы и привел к землянкам. И уже все остальное доделали братья-солдаты.

Конечно, я не думал, что моя дровяная вылазка будет тринадцатым подвигом Геракла, но это был и не сизифов труд. Вот почему можно было надеяться на некоторое подобие триумфа, но Рыжий был далеко не похож на Буцефала, к тому же король оказался почти голым, и триумфа не последовало.

Вспоминаю, как мы со старшим сержантом Ваней Парневым пилили, сидя на снегу, это бревнышко. Мы так были слабы, что, протащив пилу пару раз, останавливались отдохнуть. И кажется, прошла целая вечность, пока была отпилена чурка. Как мы были далеки от мирных, счастливых дней, а ведь прошло полгода после начала войны.

Однажды в конце декабря сорок первого года кто-то из солдат сообщил, что на химкомбинате есть баня. Меня это сообщение крайне удивило. Комбинат давно не работал, и вдруг – баня. Решил проверить, и если это правда, то не вредно было бы смыть полугодовые грехи. И действительно, оказавшись во дворе комбината, я увидел небольшой деревянный домик, над дверью которого парило.

Оказавшись в темноватом предбаннике, я увидел на одной из лавок голого человека. Мельком взглянув на него, я увидел скелет, обтянутый коричневато-бурой кожей. Мне подумалось, немногим мы отличались от этого товарища. Помывшись, я застал в предбаннике старого знакомого. И только тогда рассмотрел, что это женщина. У нее была распущена коса. Больше ничего не осталось в ней женского. У этой живой мумии. Видимо, она не торопилась в свою холодную квартиру, да и сил, наверно, было мало, чтобы одеться.

19

В феврале мы, солдаты, получали шестьсот грамм хлеба. Был и приварок, но мы так изголодались, что нам все было мало. Особая жадность была к хлебу. Только в октябре месяце я насытился хлебом. Так дорога жизни через Ладогу спасла солдат и население города от полного вымирания.

Уважительное отношение к хлебу и продуктам живет во мне и теперь. Любой черствый кусочек хлеба я крошу в суп, и он идет в дело.

У кого были деньги, даже в то невероятно голодное время мог у спекулянтов купить хлеб. Килограмм хлеба стоил 800-1000 рублей. Пачка папирос за 14 копеек продавалась за 25 рублей. На Сенном рынке можно было купить даже шоколад.

Эта порода спекулянтов-хищников неистребима, как клопы.

Если хлебный вопрос был решен, то явилась новая беда – цинга. Люди стали опухать из-за отсутствия витаминов. У меня тоже начали опухать ноги, хотя я и старался как можно меньше пить воду. Стало трудно ходить.

В марте солдат нашего взвода отпросился у политрука в город. Он был ленинградцем и хотел повидать отца. Вечером Сергеев пришел из увольнения. Он рассказал о встрече с отцом и показал подарок родителя – шесть луковиц, которые тут же разрезал на половинки. Одну половину он дал мне, и я тут же ее съел. Через три дня у меня пропала цинга.

Но блокада проявила себя летом. На ноге образовались два фурункула. Это было нечто космическое. Из-за них я не мог ходить, и не спал по ночам. Следы от этих фурункулов ношу и теперь. И когда попаду в царство Аида, они мне послужат пропуском в рай.

Когда началась блокада, пошли разговоры о том, что скоро ее прорвут со стороны Волхова войска под командованием маршала Кулика[48].

Но шли дни, недели, и постепенно эти разговоры стали затихать. Маршал Кулик не сумел организовать удар по фашистам, и за это был разжалован в генерал-лейтенанты. Позднее попытку прорыва блокады делали генералы Федюнинский и Бондарев[49], но у них были ограниченные силы и средства, и прорыв блокады не состоялся.

Я думал, что с наступлением весны в городе вспыхнет эпидемия. Столько накопилось за зиму отходов людского бытия. В некоторых местах отходы, перемешанные со снегом и трупами, подымались до второго этажа. По призыву Ленсовета десятки тысяч ленинградцев вышли на уборку. Ломы, которыми скалывали эти нечистоты, подымали два человека – так люди обессилели. К середине апреля город был абсолютно чистый. Над ним сияло голубое небо, которое не коптили сотни заводских и фабричных труб. Ленинградцы крепко поработали на санитарном фронте.

Стало легче с электроэнергией. По дну Ладожского озера проложили силовой кабель и Волховская ГЭС начала давать ток Ленинграду. Из района Левашово, где были торфоразработки, торф стал поступать на 1-ю ГРЭС. Заговорило радио.

Работники трамвайной службы совершили подвиг. Они восстановили контактную сеть, и 15 апреля пошел первый трамвай, сигналя победно звонками. Открылись первые кинотеатры. Когда начинался артиллерийский обстрел или налет авиации, фильм прекращался, и зрители уходили в бомбоубежище и там могли каждый на свой вкус додумывать конец фильма.

Улицы стали как будто шире. На них было мало транспорта и людей. Частые обстрелы рвали трамвайную сеть, но трамвайщики восстанавливали ее снова назло фашистам, которые в темные вечера видели вспышки [искр] идущего трамвая.

Летом и осенью [1942 года] под Ленинградом шли бои местного значения в районе города Пушкина и на левом берегу Невы, на Невском Пятачке. На юге немцы штурмовали Сталинград и Кавказ.

За первую блокадную зиму [у меня] умерли отец и мать жены и племянница. Жена и сын были где-то на Большой земле.

Началась вторая блокадная зима, но она не была [такой] голодной, как первая. Зимняя и летняя Дорога жизни через Ладогу дали возможность накопить материалы и продовольствие, нужные фронту и населению. Горючее поступало по нефтепроводу, проложенному по дну Ладоги.

Двенадцатого января 1943 года началась операция «Искра». Перед войсками Ленинградского и Волховского фронтов была поставлена задача прорвать блокаду Ленинграда. Между этими фронтами лежало двенадцать километров, нашпигованных дотами и дзотами, артиллерией, автоматическим оружием пехоты, с заминированными подходами к немецким траншеям.