Закон меча - Валерий Большаков

– Ты мою лодью знаешь? Не малая посудина – в шестнадцать румов.[49]Так тот осетр… ну, может, на локоть меньше лодьи был! Царь-рыба!

– Не видел, значит, ты матерого волчару! А на меня один такой вышел… В холке – выше хорошего коня, а лапы – что моя нога! Ох и зверюга был… вся семья его шкурой укрывалась…

– Тю, тетерев! Я однажды чуть птицу Алконост не свалил! Гляжу – сидит на суку диво, вроде птица, да уж больно велика. Я быстренько стрелку на лук, натягиваю… А оно как раскинет крылья, как обернется… Мать моя! Сиськи торчат – от такенные, и лицо бабье! А ты – тетерев, тетерев…

– А лонись[50]я четвертого добыл. Вроде и жалко тварь, так ведь на него бортей не напасешься!

Ардагаст с Прогостом быстренько вкопали центральный резной столб и накинули на него кожаный шатер, растянули к колышкам, чтоб все было как у людей. Двойняшек узнавали, хлопали по гулким спинам, звали к кострам. С Вадимом тоже здоровались, но разговоров не заводили – старались вообще не связываться. Вадимова надменность и высокомерие, злопамятность и склонность к пакостям людей не влекли. Все сходились на том, что «с дерьмом лучше не связываться».

Вадим был в курсе общественного мнения, но выводов не делал, злился только и представлял в сладких мечтах, что он сделает с обидчиками, когда дорвется до власти. А уж его мрачным фантазиям позавидовали бы иные заплечных дел мастера. У Вадима ярла было пугающее хобби – он коллекционировал пытки. И казни. Узнает что-нибудь новенькое о том, как помучить человеческое существо, и записывает, наслаждаясь, как всякий собиратель. Саддам-урганджи, купец-хорезмиец, поведал Вади-ярлу на днях, как человеку испортить жизнь. Надо надрезать ему пятки, всыпать на живое рубленого конского волосу и дать зажить ране… Другой рецепт пришел из Аквитании: сгибаешь мужика в дугу, яички его перетягиваешь проволокой, а другим концом наматываешь на шею. Сидит мужик, согнутый в три погибели, мучается, костенеет, пялится на синюю, вспухшую мошонку, а выпрямиться не может! К женщинам иной подход – надо соски их распрекрасные защемить, хотя бы крышкой сундука…

Как припомнишь всех врагов, как начнешь применять к ним (пока что в уме!) этакую методу – душа петь начинает, в глазах мягкость появляется, нежность даже…

– Здрав будь, Вадим конунг, – послышался тихий голос. Вадим живо обернулся. На него глядел голубоглазый блондин с очень странным утиным носом. Что-то злое, нутряное, потаенное то и дело пробивалось в блуждающей усмешке утконосого, пугая желтозубым оскалом, выглядывая из-под белесых ресниц.

– Меня называют Хуфин Убийца, господин, – представился утконосый.

– И ты здрав будь, Хуфин, – милостиво сказал Вадим, наслаждаясь самой формой привета и ответа.

– Тот, кто велит, – добавил Хуфин тихо, намекая на Эйрика Энундсона, – приказал помочь тебе… в охоте!

– А знаешь ты, на кого мы охотимся? – криво усмехнулся Вадим.

– На Улеба! – хихикнул утконосый. – Копье начнет, а рога закончат!

Улыбка разделила бороду и усы Вадима и вновь свела их, замкнув уста. Когда Хуфин только появился, ему хотелось одного – пусть утконосый как-нибудь сам прикончит Улеба, без него. Но теперь, испытав усладу чужого раболепия, Вадим отказался от своего желания. Если конунга порешит Хуфин, он никогда уже не взглянет на Вадима вот так вот, снизу вверх. Утконосый поднимется на ступеньку и встанет вровень со светлейшим высочеством, ибо высочество будет обязано Хуфину. Стерпеть такое унижение? Еще чего!

– Будешь прикрывать меня, – приказал Вадим, хмурясь.

– Да, господин!

Ну разве не стоит эта угодливость мгновения риска? Одно мгновение всего – копье входит Улебу в спину, с хлюпающим звуком разрывается кожа, хлещет кровь, уходит жизнь… И сбывается мечта.

– Э-ге-ге! – закричал с опушки егерь Рунольт. – Нашли!

Загалдела знать, как на торгу, хвастаясь охотничьими подвигами, пошла врать, живописуя таких тварей, по сравнению с которыми даже дракон покажется игривым Мурзиком. Слышались возгласы:

– Пошли скорее! Долго ты будешь копаться?

– Отвине, возьми мое копье! Щас я, быстро…

– Бери эти – срезни не пробьют. У него шкура – что твой щит…

– Видга, останешься за хозяина!

– Да ты лапти обуй! Чего в сапогах париться?

– Быстрее, быстрее!

Вадим вытер о штаны вспотевшие ладони и покрепче перехватил копье. Глаза его осмотрели толпу и цепко глянули на Улеба. Конунг гардский был без броней, в одной стеганке поверх рубахи. Плащ-корзно он оставил в лагере, в шатер полетела и княжеская шапка. Веселый, раскрасневшийся, Улеб внешне ничем не отличался от своих гридней, толкавшихся на опушке.

Вадим насупился и шагнул на тропу.

Смешки вокруг затихали, словно веселье оставили в лагере вместе с ненужными на охоте вещами. Люди шагали бесшумно, быстро скользя меж дерев, переговариваясь по нужде – четко, быстро и негромко. Люди принимали законы Леса.

Издалека долетел полурев-полумычание. Охотники замерли, а Асмуд хевдинг, набрав в грудь воздуха, затрубил в рог-манок, подражая туру. Неужто лесной князь потерпит наглеца, топчущего его угодья?! Рев донесся яснее – тур рвался проучить пришлого самца. А ну как его туриц уведет?! Ой, плохо чужаку будет, ой, плохо…

– Туда! – указал Асмуд на просвет между двух скрученных сосен.

Охотники молча пошли, куда велено. Асмуд выпрямился и затрубил – с переливами, словно гордясь своей силой и статью. В ответном реве зазвучало бешенство обманутого супруга.

– Ишь, забирает как! – с ухмылкой пробасил Асмуд.

– Разделяемся! – развел руки Рунольт.

Охотники пошли двумя отрядами. Вадим высмотрел Улеба и пристроился за ним. Позади затрубил Асмуд. Тур заревел совсем рядом, горой окостеневших от гнева мышц ломясь сквозь кусты. Вадим облизнул пересохшие губы. Странно он чувствовал себя. Тур его не страшил, а вот Улеб… Чем ближе подходила роковая минута, тем сильнее дрожали руки.

Ярл прокрался между мелких, растрепанных сосенок и зашел Улебу за спину. Вот она – широкая, мускулистая, обтянутая стеганкой. Сын Бравлина конунга присел за валуном и ждал выхода зверя. Плечи его были напряжены, пальцы, стискивающие древко рожна, побелели. Подрагивал плоский и длинный наконечник, похожий на короткий меч.

А вон на стеганке, слева внизу, горелое пятно. Бить нужно туда… Вадим в тоске оглянулся – никого. Пора…

Но… нет! Несказанный страх и томление сковали Вадиму руки. Ну же, ну же… Время уходит! Никто ж не узнает! А вдруг?.. Кто схоронился за теми кустами – друг или враг?! А пусть даже и друг! Это только так говорится – друг не выдаст, друг не продаст… Не продаст, пока цену не назовут! А коли сторгуются?! Да если только гридь узнает, кто проткнул их конунга… Вадим на практике ознакомится со многими украшениями своей коллекции. Вдоволь нанюхается паленого мяса! И не чужого… Принято южан считать знатоками, спецами по причинению страданий. Ну так северянам тоже кое-что ведомо! Положат «Вадима конунга» мордой вниз, привяжут и ножичком взрежут кожу вдоль хребта. Каждое ребрышко отделят и вывернут – на живом еще! А потом заделают Вадиму «кровавого орла» – вытянут со спины его розовые легкие, будто крылышки…