Саша, Саня, Шура - Дарья Волкова

- Кроме тебя? – издевательски уточнила она. А ему показалось, что у него в крови адреналин сейчас закипит.  Он же думал об этом!

-  Сколько?! – прорычал он. Но она лишь рассмеялась – зло и белозубо.

- Тебя это не касается. Это мое личное дело! Выпусти!

- Что, так секса хочется?!

- Очень!

В их взаимном крике наступила вдруг пауза – внезапная и звенящая. А потом Саша произнес – уже негромко.

- Как скажешь.

И через секунду он резким толчком в плечо уронил девушку обратно на кровать. Но ему снова не дали большой форы – Саня тут же попыталась встать. А он попытался ее прижать к матрасу.

И у них завязалась самая настоящая потасовка. На стороне Сани было трехкратное чемпионство и прекрасная физическая форма. На Сашиной – преимущество в росте и, главное, весе и тоже в целом неплохая физическая форма и полузабытые начальные навыки дзюдо.  Преимуществе в весе и эффект неожиданности все же стали решающими. И спустя пять минут ожесточенной возни Саша смог прижать девушку к кровати, зафиксировал ей руки над головой своими руками, а ноги  - своими коленями, поверх и по бокам от ее ног. Слегка придавил, не давая ей шанса лягнуть его в пах. И попытался отдышаться.

Саня под ним тоже сопела и пыхтела как паровоз.

- Ну?! – шумно выдохнула она. – Насиловать будешь? Не советую! Когда говорила, что хочу секса – я не тебя имела в виду! Я тебя не хо-чу! Ты мне противен, Оболенский! – Саша молчал. – Только попробуй поцеловать – укушу!  Слышишь, Оболенский?! Я не шучу!

Он снова молчал. И смотрел на нее. Красивая. До одури красивая, растрепанная, горячая. А в крови бьется адреналин. Не меня имела в виду? Не хочешь меня? Противен я тебе? Что же, девочка моя, придется тебе как-то пережить это разочарование. Потому что секс будет со мной.

Она из-под полуопущенных ресниц наблюдала, как он наклоняется.  И Саша нисколько не сомневался, что свою угрозу она выполнит.  Укусит. Только он ей такого шанса не даст.

И, не коснувшись ее лица, он наклонился к груди. И прихватил губами сосок - прямо через  ткань футболки.

- Не смей! – прошипела она.

Перехватив одной рукой оба ее запястья, второй ладонью Саша запечатал шипящий рот.

- Ты слишком много говоришь.

Она попыталась его укусить за ладонь, но не получилось. А у Саши все получалось.

Он ласкал ее соски, и ткань футболки  - очень быстро ставшая мокрой - ему совершенно не мешала. Он прикусывал их прямо через ткань – и тянул вверх. Потом двигался языком  - вверх и вниз, вправо и влево, создавая дополнительное трение. И ему потихоньку начинало сносить башню от всего этого. От того, как она беспомощно притихла под ним. От своего тотального контроля над ней. От своей власти.

Не хотела меня? А теперь? Теперь хочешь?!

Когда он сильнее прикусил тугую горошину сквозь мокрую ткань – она вздрогнула. И негромко застонала.  Он знал, что значат эти стоны. И разжал руки.

Потом что хотел ее целовать в этот издающий такие сладкие стоны рот, ловить их губами. А пальцы ему нужны совсем для другого. Теперь не зубами, а пальцами сжимать, оттягивать, крутить в разные стороны. И пить, пить ее стоны. И кайфовать от того, как ее трясет, и как она выгибается под ним.

Не меня хотела, говоришь? А будет по-моему. Потому что ты врешь, девочка моя. Ты меня хочешь. А за вранье надо наказывать.

Она дрожала, пока он стаскивал с нее одежду. Под футболкой и в самом деле ничего не было, трусы стащил вместе с джинсами. Она нужна ему голая и как можно быстрее.

Саня смотрела на него совсем дезориентированным взглядом, пока он так же быстро стаскивал одежду с себя. Потом она попыталась сесть, свести колени.  Но уже было поздно.

Он подтянул ее за ногу к себе, перевернул на живот и поддёрнул за бедра вверх, вынуждая встать на четвереньки. Уперся коленом в матрас – и одним махом врубился в нее.

Влажная. Горячая. Так, как и всегда у них было. Но сейчас – все иначе.

Потому что Александром овладела какая-то темная злая похоть. Он впервые взял женщину против ее воли, и это что-то сорвало в нем. Ире всегда было достаточно сказать «Не хочу» - и он отступал. Сейчас же…

Сейчас в момент, когда он закинул Саню себе на плечо, им завладело что-то. Или он стал кем-то. Кем-то иным. И с каждым их гневным словом, с каждым последующим действием в их схватке, в том, что произошло потом – оно только усиливалось. И вот теперь, когда он в одно движение, с громким хлопком врезался в ее тело, левой рукой наматывая на кулак светлые пряди – оно поглотило Сашу целиком. И он полностью утратил контроль над собой, отдавшись этому тягучему засасывающему  чувству власти. Вседозволенности. Обладания.

Где-то на периферии сознания он слышал ее стоны, и это топило окончательно.  Ощущение, что в этой игре во власть и подчинение они тонут оба.  И он  отпустил ее волосы, наклонился и захватил шею борцовским захватом. И прикусил ухо.  И  упивался ее всхлипами и стонами, звучавшими в странной гармонии со шлёпаньем его бедер о ее ягодицы. Потом отпустил шею, кайфанул от ее покорно и низко опущенной головы с растрепанными светлыми волосами. А затем  сжал пальцами ягодицы и принялся за нее всерьез. Не помнил, чтобы когда-то так двигался – не думая ни о чем, только слушая потребности своего тела – размашисто, быстро, яростно. Наблюдая, как это все происходит – как его член выходит почти до конца – и снова входит.  Очень приватное и совершенно выносящее остатки разума порно.

Он перестал что-либо соображать. Вообще. Темнота поглотила его полностью.  Он ни о чем не думал, когда размахнулся и со всей силы опустил ладонь на идеальную круглую ягодицу. Саня вздрогнула, вскинула голову, волосы взметнулись светлой волной. А он повторил, и еще, и еще. А потом несколько особо напористых движений – и огненная игла прошила его всего, от эпицентра в паху по всему телу, во всех направлениях до самых кончиков пальцев.

И Александр Оболенский провалился во тьму окончательно.

***

Лучше бы она плакала. Лучше бы она ругалась. Лучше бы она влепила ему еще с десяток пощечин.

Но Саня молчала. Он повернул ее к себе, но глаза ее были закрыты. И все слова застряли в горле.

Он не представлял, что можно сказать после того, что только что произошло. Он даже внутренне боялся назвать это. И до боли хотел, чтобы она открыла глаза. Чтобы сказала хоть что-то. Чтобы хоть какой-то звук. Но она лежала неподвижно и беззвучно.  Как кукла. Словно неживая.

И это было невыносимо.

Он начал целовать – аккуратно, бережно, нежно. Начал с плеч, руки, перевернул на бок, мягко отодвинул в сторону светлые волосы. Шея, лопатки. Вдоль позвоночника губами. На ягодице – красный след.

Он урод. Вот, нашлось слово.

Больше целовать не смог, прижал к своей груди ее спину и гладил по плечу и руке. Гладил долго и молча, пока она не уснула. А после неожиданно уснул сам. Успев перед этим подумать: «Утро вечера мудренее». Один раз эта схеме уже сработала.