Восток - Эдит Патту

– Медведю.

Она кивнула, глаза ее заблестели. Она, наверное, хотела заплакать, но не стала.

– Давай больше не будем об этом говорить, Недди.

– Хорошо, но если ты захочешь о чем-нибудь рассказать, я всегда буду рядом.

– Спасибо, – нелепо ответила Роуз.

И мы пошли назад к ферме.

– Кстати, что тут делает противная Озиг? – тихо спросила Роуз, увидев, как мама и вдова выходят из дому.

– Они с мамой теперь лучшие подруги.

– А папа что думает об этом?

– Вряд ли он замечает, его все время нет. И вообще… – Я замолчал. – У мамы с папой не очень ладится.

– Из-за меня? – быстро спросила Роуз.

– Скорее всего, – неохотно ответил я.

– Мне горько это слышать. Как хочется, чтобы папа приехал!

– Да! – горячо воскликнул я. – Как бы он обрадовался, что ты вернулась!

Я всегда считала, что время – очень переменчивая штука. Когда вы несчастны и делаете что-то скучное, время едва тащится. Но когда вы счастливы, оно несется быстрее, чем лыжник с заснеженной горы. Дома время пролетело незаметно. Мне так хотелось, чтобы папа вернулся! Он узнал бы, что я жива и невредима, а я могла бы извиниться за свою жестокость к нему. Когда я представляла себе, как он бродит где-то далеко и ищет меня, радость от пребывания дома меркла.

Путешествие из замка с медведем очень напоминало дорогу в замок, только теперь медведь не спешил, а я не смущалась и не пугалась. Когда я вышла из замка в горе, то чуть не расплакалась. Потом долго стояла и вдыхала свежий воздух впервые за полгода, упивалась запахом весенних цветов. Это было высшее блаженство.

Медведь понаблюдал за мной, давая время насладиться, а потом сказал:

– Пойдем.

Я забралась ему на спину. Теперь, когда я хорошо узнала его, мне было странно ехать у него на спине, как будто он был моей лошадью. Как если бы я забралась на спину Недди. Но я быстро отвлеклась от таких мыслей, потому что медведь задвигался, и мне пришлось сосредоточиться, чтобы не упасть.

Иногда мы останавливались поесть и отдохнуть – вдалеке от человеческого жилья. Медведь находил ягоды и фрукты и даже приносил мне свежее мясо: тюленье, когда мы были около моря, и барсучье в глубине полуострова. Я готовила его на огне. Аппетит вернулся ко мне.

В этот раз я даже получала удовольствие от путешествия. Я снова изумилась ощущениям, которые испытала, находясь в шкуре тюленя. Это было самое необычное – плыть под водой, ничего не видя, когда тебя несут, словно ребенка.

Он несколько раз со мной заговаривал. Наверное, поэтому мы двигались медленно. Разговоры всегда утомляли его, и потом он передвигался уже не так быстро.

После того как мы переплыли море, у нас был первый привал. Он сказал мне тогда:

– Только ненадолго… Если ты не вернешься… великое горе.

На слове «горе» он сделал особое ударение, хотя это не было похоже на угрозу. Как будто на этом его власть заканчивалась, а начиналась чья-то еще.

– Месяц… один цикл луны… не дольше.

– Поняла.

– Они… семья… захотят, чтобы ты осталась… Сделают что-нибудь…

– Даю слово, – сказала я, раздраженная тем, что мою семью подозревали в нечестном поведении.

Медведь с великим усилием продолжал:

– Не говори… Они спросят… не рассказывай.

Он был печален, глаза его смотрели на меня с мольбой.

– Я обещаю.

– Твоя мать… Будь осторожна… Не говори… про белого медведя.

Разговор измотал его, я видела. Ему приходилось бороться за каждое слово.

– Не оставайся… наедине с матерью… не слушай.

Он завыл как от боли, развернулся и медленно пошел прочь. Скрылся из виду в большой роще. Немного спустя вернулся с двумя зайцами. Мы не разговаривали, пока я готовила их.

Он оставил меня неподалеку от фермы, около ручья с ивами.

– Я… дальше не пойду… Через месяц… здесь… я буду ждать. – Его глаза пристально изучали меня, как будто он старался надолго запомнить мой облик.

Мне почему-то хотелось обнадежить его.

– Я приду сюда. Через месяц.

Потом я подняла глаза и увидела новую круглую серебристую луну.

– Когда луна опять станет круглой.

Он опустил голову, повернулся и побрел назад. В то мгновение было невозможно представить, что у такого зверя может быть что-то общее с невидимым гостем, который спал рядом со мной каждую ночь. И тут я вспомнила, что в последнюю ночь в замке мой гость опять дрожал – впервые после того, как я сделала ему рубашку.

– Роуз?

Это была мама. Я жила дома уже почти две недели и в тот день ходила прогуляться одна. Я сказала, что иду набрать цветов к обеденному столу. Я была погружена в свои мысли, когда мама нашла меня около ручья. Я вздрогнула и уронила несколько веточек вереска. Она наклонилась и подобрала их.

– Прости, что испугала тебя, – сказала мама, – но я хотела побыть с тобой наедине. С тех пор как ты вернулась, мы почти не бываем вдвоем.

Я взяла у нее цветы.

– Уже пора ужинать, да? Давай лучше вернемся, – сказала я и быстро пошла к ферме.

Но мама схватила меня за руку, и я замедлила шаги.

– Роуз, не спеши. Я должна поговорить с тобой. Это очень важно.

Голос ее дрожал, и я с удивлением посмотрела на нее.

– Я хочу объяснить тебе. Про твое рождение. Я встревожилась.

– Ты так внезапно ушла, у меня не было возможности… – Голос ее сорвался, но она собралась с силами и продолжила: – Я знаю, ты очень рассердилась из-за того, что мы скрыли от тебя правду. Теперь я поняла, что правду я скрывала от себя самой. Я так настроила себя на обман, что не могла принять ничего другого. Твой отец пытался убедить меня, но я не слушала. Я признаю, что у тебя есть черты северного ребенка.

Я открыла было рот, но она остановила меня.

– Хорошо, возможно, ты целиком и полностью северная. Я не знаю – слишком тяжелые были роды. Но скажу тебе, что была причина, почему я не хотела, чтобы ты родилась на север. Причиной тому любовь, а не упрямство. Я очень люблю тебя, Роуз, независимо от того, в каком направлении ты родилась.

Мои глаза наполнились слезами. До этой минуты я и представить не могла, что моя мама способна произнести такие слова. Но именно их я страстно желала услышать.

Она увидела слезы у меня на глазах, обняла меня и нежно погладила по голове. И я снова почувствовала себя маленькой девочкой, которую жалеют и успокаивают.