Щит и вера - Галина Пономарёва

– Эка! А откуда известно? – ещё сомневаясь в услышанном, продолжил спрашивать Григорий Самсонович.

– А ты побудь тут малость, сейчас выйдет кто-нибудь из уездных властей и обскажут всё, – растерянным голосом продолжил собеседник.

Григорий немного постоял, толпа людей быстро увеличивалась. Нарастал шум, слышались выкрики самых разных предположений. Через несколько минут к храму подъехала лёгкая коляска, из неё вышел человек в мундире и направился к собравшимся людям. Он встал на ступеньки храма и громко стал зачитывать царский манифест.

Да, это была война! Опять война! На этот раз на западе России. Григорий отлично понимал, что его, как резервиста, завтра же призовут на службу. Надо было спешить домой, всех упредить, всё подготовить.

* * *

Григорий непрестанно погонял лошадей, которые и так чувствовали нетерпение хозяина, быстро мчались по пыльной дороге. Подъезжая к селу, он услышал набатный звон колокола. «Видно, дошла весть о войне!» – с волнением подумал он, направив повозку сразу к церкви. Он увидел, что возле церковной ограды собралось много людей. Среди селян он нашёл братьев.

– Что случилось? – обратился он к Калине.

– Германия развязала войну. Сейчас всех мужиков гребанут, кто будет урожай убирать? Одни бабы останутся! Что делает германец! – повернувшись к брату, больше рассуждая сам с собой, чем отвечая на вопрос Григория, промолвил он.

К собравшимся обратился какой-то чиновник, прибывший из Камня.

– Селяне, 1 августа Германия объявила России войну! По всей империи объявлена мобилизация в армию. На военную службу мобилизуются все резервисты, а также рождённые с 1869 года по 1894 год. Резервистам надлежит явиться третьего числа августа месяца 1914 года в Каменскую канцелярию. Остальным будут разосланы повестки, в коих будет указана дата прибытия на призывной пункт. Получив оную, мобилизованный должен явиться обязательно, – выдохнул выступавший. – Повоюем за нашу державу и царя-батюшку, веру православную! Не посрамим земли Русской! – закончил он своё выступление.

Среди собравшихся вновь поднялся шум. Опоздавшие к началу люди многократно переспрашивали о том, что было в словах выступавшего. Женщины плакали. Мужики пытались просчитать, как долго продлится война, успеют ли они вернуться к уборочной! Окружной чиновник, видимо, предполагавший такие вопросы, поднял руку и стал повторять ещё раз только что им сказанное.

– Ну что, Анисим, пойдём воевать! – произнёс Григорий, обратившись к брату. – Теперь никакие метрики не имеют значения, наш возраст призывной, а кто старший, кто младший, всё едино!

– Да, братушки, придётся вам повоевать! – продолжил Калина Самсонович, год рождения которого не попадал под призыв. – Трудненько мне будет без вас управиться со всем семейным хозяйством. Но хорошо, что я дома буду, справимся, братцы!

– Я домой! Марья, поди, ничего не знает ещё. А мне уже завтрева надо явиться на призывной пункт. Поехал я, братцы, сбираться надо! Вечером приходите в родительский дом, потолковать обо всём требуется, – немного нервничая, сказал братьям Григорий. Он спешно сел в повозку, и лошади сами по знакомой дороге потрусили к дому.

* * *

Для России начавшаяся Первая мировая война обернётся миллионами жертв, концом монархии и распадом империи. Николай Второй, зная о неготовности России к большой войне, пытался избежать участия в ней. Официальная версия, как известно, объясняет вступление России в войну выполнением союзнических обязательств перед Антантой и Сербией. 1 августа немецкий посол в Петербурге граф Фридрих Пурталес передал российскому министру иностранных дел Сергею Сазонову ноту об объявлении войны. 2 августа император подписал Манифест о начале войны и Указ об объявлении мобилизации. Накануне этих событий жители мест, где позднее пройдут боевые действия, наблюдали редчайшее явление – полное затмение солнца, которое уже на следующий день назвали «предзнаменованием». Окружение государя отмечало, что царь в те дни ощущал такое единение с народом, какого не было со времён приёма «варяжцев». Антигерманские настроения в разных слоях населения России и патриотическая эйфория во многом предопределили вступление России в войну, ставшую мировой.

* * *

Вечером в родительском доме Зыковых собралась вся семья. Мария и Евдокия, зарёванные, с опухшими лицами, накрыли стол, Прасковья поставила самовар и приготовила мелкую снедь для вечернего чая. Так было заведено ещё родителями, что перед тем, как отправиться опочивать, вся семья собиралась за столом у самовара поговорить об уходящем дне, обсудить день грядущий. Вот и сейчас большой семейный стол кое-как вместил все семейства сыновей Самсония Дмитриевича.

Первым на правах старшего заговорил Калина.

– Братья, Анисим и Григорий, вам выпала тяжёлая ноша – воевать за Россию, царя и нашу веру! Знаю, что не посрамите род наш, дедов наших и семьи свои. Воюйте с честью! Мы тут сами без вас управимся. Трудно будет, много мужиков уйдёт воевать, ну что же, поднатужимся, не впервой, сделаем. Семьи ваши не будут забыты и брошены. Об этом даже не думайте! Тятя наш не простил бы мне этого даже на том свете! Тебе, Григорий Самсонович, уже завтрева предстоит начать службу. Ты человек стреляный! Солдат опытный и знающий воинское дело! У тебя благословение самого императора и награда, вручённая царём! Тебе служить да воевать не внове! Ты уже прошёл испытания огнём и показал себя как воин! – обратился он к младшему брату. – Тебе же, Анисим, предстоит ещё освоить военную службу. Воюй, брат, за землю нашу, за Россию, за память о прародителях наших! Не посрами оружия боевого и семью нашу! На днях и тебе повестка призывная придёт. А жёнки – ждите мужиков своих, растите деток, ведите хозяйство, чтобы не было стыдно вам перед мужьями, когда вертаются они домой. Анна Самсоновна, – обратился он к сестре, муж которой тоже попал под призывной возраст, – тебя это тоже касается. Фёдор, служи, а мы сестру не бросим. Всем с Богом!

За столом стояла тишина, женщины не плакали, мужчины внимательно слушали старшего брата, который всегда им был подмогой, а теперь вместо отца. Прасковья поставила на стол водки.

– Выпейте, родимые! Долго тепереча нам не доведётся собраться вместе. Пусть родители наши на нас посмотрят оттудова и благословят! – Она подала домашнюю закуску и поставила стопки.

– Давайте, родные, выпьем за семью, за то, чтобы прошли мы отпущенные нам испытания с честью! – поддержал Григорий. – Война – это, братцы, страшно! Выдержать всё трудно! Говорил мне государь, прощаясь со мной, мол «может, повоевать ещё придётся», вот, видно, и пришлось! А ладанку царскую, что мне княжна Ольга повесила, с тех самых пор и не снимаю с шеи. Она со мной на войне будет. Как же я после всего пережитого по-другому воевать буду, как не за царя, Отечество и веру нашу!

Долго ещё велись в этот вечер речи в домах, долго рассуждали селяне об урожае, который в этом году должен быть немалым, о доле жёнок, которые оставались одни на неизвестное время.

На следующий день, ранним утром, Калина Самсонович на двуколке заехал за Григорием. Мария со спящим на её руках Савушкой и Прасковья вышли проводить его. Женщины уже не плакали. Лишь осенив на прощанье Гришу крестом, Марья ещё долго стояла на крыльце и смотрела на клубы дорожной пыли, которые были видны из-под быстро уносящейся в неизвестность коляски.