Заклятие предков - Александр Прозоров

— Да пребудет с нами милость Сварога, — осторожно произнес Середин.

— Да пребудет, — согласился бей. Значит, боги этого племени не отличались от общего пантеона обширной Руси.

— Железа я много на татях взял, — пожаловался Олег. — Броня, упряжь. Морока одна с лишним добром в дальнем пути. Не подскажешь, уважаемый Бехчек, нет ли в городе купца, который забрал бы это все за разумную плату?

— Леминийя был храбрым воином хана Ильтишу, — пожаловался бей. — Но Чернобог помутил его разум. Он поссорился со мной и ушел из Скаляпа в ханской броне и с ханским оружием. Опосля мы Хамермилка мертвым нашли. Его броню, вижу теперь, тоже Леминийя унес, хану обиду учинив…

Наместник города замолк, так и не договорив. Впрочем, все было понятно и так. Середин вполне мог поверить в то, что броню и копья дружина городская получила из ханских запасов. Но коли так, то за сохранность хозяйского имущества отвечал бей. Добрая кольчуга стоила десяток гривен новгородского серебра. Да мечи, да рогатины, да упряжь… Похоже, с дезертирством вспыльчивого ратника Бехчек влетел не слабо. Вот только к Олегу это не относилось никоим боком. Он взял добычу в бою, а значит, по обычаю, все добро принадлежало ему.

С другой стороны — он на чужой земле, он ищет гостеприимства, ему нужно узнать дорогу из здешних мест к стольным русским городам…

— А-а-а, так тому и быть! — всплеснул ведун руками. — Ханское, так ханское. Мне чужого не надо.

— Эй, Мугяйха, — облегченно вздохнул бей, — куда смотришь?

Из-под крыльца показалась взлохмаченная рыжая голова.

— Коней у гостя прими. Расседлай, напои, ячменя насыпь…

— Не надо ячменя! — испугался Олег. — Полмесяца на одном овсе. Сена пусть задаст.

— Пусть попьют поперва, — по-хозяйски рассудил выбравшийся во двор постреленок, похожий на клоуна из-за непропорционально больших поршней на ногах. — А там всего дадим, мы не жадные.

Тем временем беглого воина развязали и раздели, оставив в одной рубахе, потом связали снова, примотав запястья к щиколоткам — так, что пленник теперь мог только лежать или стоять на коленях.

— Сердьяха, заря скоро, не тяни, — кивнул наместник.

Парень и стражник толкнули Леминийю вперед, а когда он упал на живот, схватили за локти, точно саквояж за ручки, и быстро поволокли к воротам. Жители городка, коих собралось уже не менее полусотни, двинулись следом. Даже женщина, оплакивавшая своего близкого, утерла глаза и пошла вместе со всеми.

Бей остановился сразу за воротами, на высоком берегу. Олег остался рядом, а большинство горожан потопали вниз вслед за стражником и кареглазым парнем. Леминийю выволокли на лед, поставили метрах в пятидесяти от проруби. Воин, взяв у кого-то ведро, зачерпнул воды, примстился и одним движением выплеснул всю грабителю на голову. Вода скатилась за шиворот, растеклась по животу, собралась внизу большой лужей. Рубашка и штаны пленника мгновенно намокли. Он отфыркнулся, дернулся, словно надеялся освободиться. От рубахи вверх пошел пар. Стражник торопливо зачерпнул еще ведро и снова вылил его татю на макушку.

— Будь ты проклят, старый урод, — прохрипел Леминийя. — Чтобы твои дети издыхали в утробе матери, чтобы змеи грызли твою печень, чтобы…

Бей слегка взмахнул рукой, и на пленника обрушилось еще ведро воды. Тот задохнулся, его начала трясти крупная дрожь. Он попытался сказать что-то еще, но язык отказался повиноваться замерзшему хозяину.

— Не знаю, кем станут мои дети, Леминийя, — соизволил ответить Бехчек, — но уж точно не мерзавцами.

Вода в реке была не намного теплее льда, а потому прямо на глазах волосы, борода и усы начали белеть, покрываться сосульками, смерзаться в единое целое. Теперь душегуб не смог бы ничего сказать, даже если бы захотел. Рубаха затвердела, штаны тоже будто остекленели. Наместник еле заметно шевельнул рукой — на мерзавца вылилось еще ведро. Вода потекла по лицу, усам, рубахе, застывая прямо на глазах. В этот раз на лед не пролилось ничего — только несколько сосулек выросли между ног. Опытный в своем деле бей подождал, кивнул. Вода снова потекла сверху вниз, превращаясь в ледяной панцирь, сковывающий в единое целое одежду, волосы, речной лед. Только на лице не появилось прозрачной корки — это означало, что Леминийя пока жив, что его организм борется с холодной смертью, еще на что-то надеется, верит. Что у преступника остается некий призрачный шанс…

Однако бей был другого мнения:

— Сердьяха, перед вечерней стражей выльете еще два ведра, — распорядился он. — Перед полуденной — тоже.

— Слушаюсь, уважаемый Бехчек, — поклонился со льда парень.

— А ты прими мой кров и мой стол, дорогой гость, — повернулся к ведуну наместник. — Гость в дом — хозяину радость! Мыслю, замерз ты с дороги, устал, проголодался…

После увиденного на реке блаженное тепло в доме наместника показалось Середину чистой сказкой. А бревенчатые стены после увешанных шкурами каменных строений — верхом человеческой цивилизации. В жилище пахло свежеструганным деревом, киснущей квашней, дымком — а разве может быть запах слаще этого?

Ведун тщательно вытер ноги о брошенную у порога желтую хрустящую солому, миновал прохладные сени, вошел в освещенную двумя масляными лампами горницу. Здесь его встретила дородная щекастая женщина лет тридцати с ковшом воды в одной руке и полотенцем в другой. Красное ситцевое платье до пола, украшенное белым тонким кружевом, что полукругом лежало на груди и обтягивало стоячий ворот; высокий цилиндр, похожий на английский времен промышленной революции, но только белый, без полей, весь расшитый мелким жемчугом и с разноцветными бисерными нитями, свисающими на лоб и уши.

«Зыряне! — наконец-то сообразил Олег, к кому он попал. — Елки, откуда тут ханы и беи? Зыряне ведь в Новгородскую республику входили! Или еще не вошли?»

Однако никаких вопросов он задавать не стал — стянул с ног валенки, кинул под вешалку, снял налатник, косуху, ополоснул руки в ковшике, вытер полотенцем:

— Спасибо тебе, хозяюшка.

Женщина с поклоном отступила, мимоходом подобрала валенки, ушла в левую дверь. Ведун протестовать не стал — наверняка ведь сушить понесла.

— Сюда иди, путник, — позвал его хозяин из соседней комнаты.

Олег, склонив голову перед низкой притолокой, шагнул в светелку и восхищенно зацокал языком: пол выстилал пушистый ковер, стены были обиты дорогим зеленым бархатом, потолок затянут сатином.

— Красиво у тебя, бей! — не поленился похвалить хозяина ведун. — Давненько я такой красоты не видел. Немецкий бархат али греческий?

— Персидский, — похвастался бей. — Мор, сказывали, о пятом годе в Новгороде разразился. От купцы Печорой окрест них три лета и ходили. Ты к столу садись, гость дорогой. Сейчас слуги языков бараньих принесут заливных из погреба, да окорок телячий, уток запеченных.

— Месяц я в пути, хозяин, — на этот раз Середин поклонился бею в пояс со всей искренностью. — Не могу я больше мяса этого видеть! Капустки бы мне, да грибков, да репы печеной.