Дерево-людоед с Темного холма - Содзи Симада

Клиника Фудзидана находилась у самого подножия холма. Нам пришлось спуститься к главной дороге, повернуть налево, пройти насквозь по торговой улице Фудзидана и, повернув направо, снова подняться к холму.

Старомодное здание, похожее на дом Фудзинами в европейском стиле, с четырех сторон было окружено потемневшей от дождя и ветра бетонной стеной, по низу которой уже начал карабкаться синеватый мох.

В регистратуре Митараи спросил номер палаты госпожи Ятиё Фудзинами. Нам ответили, что она находится в палате 212. Часы посещений заканчивались в восемь вечера, и у нас оставалось предостаточно времени для позднего обеда в ресторане морепродуктов, который я заприметил по дороге в больницу. На маленьком циферблате над окошком регистратуры было четыре часа.

Ресторан был очень чистым и аккуратным, и выглядел по-европейски – видимо, стоял здесь с тех самых пор, как Йокогаму открыли для иностранцев. Дощатые стены деревянного здания были выкрашены в синий цвет. Мы заняли столик в эркере у большого окна с белоснежной рамой; сам эркер был заставлен разными корабельными приборами и механизмами из латуни.

Взяв в руки тяжелую медную лампу, я внезапно вспомнил слова Митараи о моряке, который из-за морской болезни прощается с морем, чтобы стать философом. Интересно, как ему приходят на ум подобные вещи? Иногда я думаю, что моряк с морской болезнью или пилот со страхом высоты – это сам Митараи.

– Исиока-кун, как я и думал, это идеальное дело! – глядя на меня и упираясь левым локтем в оконную раму, заявил Митараи. После чего приступил к салату с морепродуктами.

– А по-моему, это ужасное происшествие, – ответил я, поднеся к губам дымящийся кусочек морского окуня в вине. У Марико, кажется, по-прежнему не было аппетита, поэтому она взяла только кофе и теперь молча сидела, глядя на чашку, к которой ни разу не прикоснулась. – Тот загадочный случай сорок первого года тоже имеет отношение к этому делу?

Митараи, опираясь щекой на руку, задумался, а затем наконец тихо ответил:

– Думаю, что да. Такое чувство, что это дерево всегда находится в центре всего, происходящего в Кураями, а не только в этот раз. Все точно связано!

– Но событие в сорок первом году – это же было так давно!..

– Верно, – пробормотал Митараи.

– Это не более чем история о призраках. Вряд ли мы найдем рациональное объяснение. Почему ты решил, что нас вообще подпустят к происшествию довоенного времени и мы каким-то образом сможем его раскрыть? – спросил я.

– Мужчина, оседлавший крышу здания в европейском стиле и уставившийся на дерево, по слухам пожирающее людей, пожилая женщина, упавшая под этим деревом и получившая вдавленный перелом черепа, изуродованный труп девочки, найденный на дереве сорок три года назад… это не может быть совпадением! Источник один и тот же. Как в притче о слепых и слоне[44]. Говорю тебе, Исиока-кун: я разгадаю эту загадку. Чтобы найти решение, нужно всего лишь вывести на свет всего слона. Могу сказать одно: мы вряд ли сможем раскрыть наше дело, не разгадав тайну, последние сорок лет скрытую во мраке, – заявил Митараи.

* * *

Выходя из лифта на втором этаже госпиталя Фудзидана, я почувствовал характерный для больницы запах лекарств. И напрягся еще сильнее, вспомнив, где нахожусь, когда перед нами, подобно заведенному роботу, проковылял, толкая перед собой ходунки с колесиками, бритоголовый пациент в черном металлическом корсете, доходившем ему до шеи.

– А… можно я подожду вон там, на диване? – слабым голосом спросила Марико.

По левую сторону от нас действительно расположились четыре диванчика с виниловыми сиденьями; рядом находились пепельницы, два телефона-автомата и торговый автомат с напитками вроде сока и молока. Было похоже на маленькую комнату ожидания.

Марико выглядела очень бледной, и, казалось, нам больше не стоит заставлять ее следовать за нами. Если подумать, она весь день была вынуждена иметь с нами дело, лишенная возможности должным образом погоревать. Видимо, подумав о том же, Митараи кивнул в знак согласия.

Оставив Марико на диванчике, мы вдвоем пошли дальше по коридору больницы, наполненному запахом дезинфицирующих средств, высматривая палату с номером 212. Митараи все еще был в приподнятом настроении, хоть и перестал напевать.

Мы постучали в белую дверь с номером 212, но ничего не произошло. Ответа не последовало. Я рассеянно смотрел на запáсный выход в конце коридора. Митараи снова постучал.

– Да? – послышался мрачный мужской голос, глухой, словно со дна могилы.

Митараи открыл дверь. Нас накрыл другой запах, совсем не такой, как в коридоре. У дальней стены одиночной палаты на кровати спала женщина со специальной дыхательной трубкой, вставленной в нос. Ее веки были приоткрыты, словно она пребывала в полусне. Шторы были новыми, рядом с кроватью стояла тумбочка, а сама палата оказалась очень опрятной и хорошо оборудованной – все здесь говорило о состоятельности пациентки и уважении к ней. Но воздух в палате был спертым и казался угрюмым, даже враждебным. Запах, отличавший палату от коридора, показался мне запахом старости и смерти – его источником являлась женщина, неподвижно лежащая на больничной койке. А вот источником враждебности, по всей видимости, были двое мужчин, сидевших на стульях в разных концах палаты.

Справа находился пожилой на вид седовласый мужчина с крупным ртом и свирепым взглядом. Он не двигался и казался невысоким и стройным. Именно он ответил, когда Митараи постучал в дверь, – это ему принадлежал мрачный низкий голос.

По другую сторону сидел крупный упитанный мужчина. У него были пухлые губы и нос картошкой; из-за редких волос он выглядел явно старше, чем был на самом деле – кожа у него на щеках и на лбу не несла ни единой морщинки. Он смотрел прямо на нас округлившимися глазами из-за толстых стекол очков, не собираясь заговаривать первым.

Митараи никак не отреагировал на наполнявший палату ужасный запах, вызвавший у меня желание немедленно сбежать. Сохраняя прекрасное расположение духа, он спросил:

– Вы, должно быть, муж госпожи Ятиё, Тэруо-сан? А вы – младший брат господина Таку, Юдзуру-сан? – Он говорил, попеременно глядя на мужчин справа и слева. Я тоже смог понять, кто есть кто. Седой мужчина был Тэруо, а круглолицый в очках – Юдзуру.