Австро-Венгерская династия. Габсбурги на обломках империи - Наталия Николаевна Сотникова

Мария-Каролина передавала Эмме секретные депеши, содержавшие частную информацию о политических интригах Франции с европейскими державами, причем делала это прежде, чем документы попадали в руки Фердинанда IV, которому были адресованы. Леди Эмма в своих письмах родственнику мужа Чарльзу-Фрэнсису Гревиллу, вице-гофмейстеру короля Георга III и члену Тайного совета, пела королеве самые настоящие дифирамбы:

«Если бы вы могли знать ее так, как я, как бы вы обожали ее! Ибо она — первейшая женщина в мире. Ее таланты превосходят дарования любой женщины в сем мире; и сердце ее суть самое превосходное, доброе и прямое. Вы скажете, сие мнение есть от того, что мы такие подруги, и я сужу предвзято; но спросите любого, кто знает ее. Она любит Англию и предана нашему министерству, желая продолжения войны как единственного средства покончить с этим ужасным французским консулом».

Положение фаворитки королевы открывало леди Гамильтон доступ к важной информации, значимость которой она прекрасно осознавала, как видно из торопливого письма все тому же Гревиллу от 21 сентября 1796 года:

«У нас нет времени писать вам, ибо мы уже три дня и три ночи готовим для отсылки с сим курьером важные письма для нашего правительства. Оно должно быть благодарно сэру Уильяму и в особенности мне, поскольку мое положение при дворе совершенно исключительное, какового не удавалось еще достичь ни одной особе. Но благодарности не дождешься…»

Известно, что впоследствии именно благодаря леди Гамильтон королевская семья под натиском наступления французских войск в декабре 1798 года смогла бежать в Палермо на Сицилию, откуда монаршая чета вернулась только спустя три года. Французский посол Алкье писал:

«Власть целиком и полностью перешла в руки королевы. Государственные секретари отчитывались только ей. Король получал сведения о событиях во время получасовой аудиенции, каковую королева условилась проводить с ним по понедельникам, и ради этого ей пришлось искать его по загородным домам, в которых он жил».

Но в январе 1806 года войска Наполеона вступили в Неаполитанское королевство, и королевской чете вновь пришлось бежать на Сицилию. Потеряв Неаполитанское королевство и не найдя поддержки в Европе, Мария-Каролина рассорилась со всем светом, включая своего зятя, императора Франца II. Тот, к ее негодованию, проиграл все сражения и отдал дочь Марию-Луизу ненавистному корсиканскому чудовищу в качестве «постыдной наложницы для негодяя, покрывшего себя всеми преступлениями, на которые способен человек». Далее дела королевы пошли хуже некуда. Мало того, что Наполеон сделал королем Неаполитанским сначала своего брата Жозефа, а потом — свояка, маршала Мюрата, так англичане еще и потребовали удаления Марии-Каролины с Сицилии, ибо подозревали ее в тайных сношениях с Наполеоном через внучку Марию-Луизу.

В январе 1813 года король Фердинанд, который доселе не интересовался ничем, кроме охоты, и полностью передал узды правления жене, заявил, что желает оставаться государем и запретил супруге даже разговаривать о делах. Удаления Марии-Каролины потребовали сицилийские бароны, на нем настаивал посол Великобритании. Королева цеплялась за малейшую возможность не покидать Сицилию, используя в качестве предлога даже приступы зубной боли. Как вспоминала ее дочь, будущая королева Франции Мария-Амалия, «матушка только и делала, что плакала, рыдала и говорила, что запрется в склепе и никогда оттуда не выйдет, чтобы не слышать, как после стольких лет ее гонят из родного дома». В конце концов, Фердинанд написал ей следующее письмо:

«Как друг я вам советую, как муж — прошу, как король — приказываю уехать».

По пути в отечество

В июле 1813 года Мария-Каролина была вынуждена отправиться морем на родину через Константинополь и Одессу. Невзирая на уже почтенный возраст, она состояла в любовной связи с привлекательным тридцатилетним капитаном королевской гвардии Видаром де Видере, маркизом де Сен-Клер, воспитателем ее младшего сына. Этот французский эмигрант даже решился последовать за ней в изгнание. В Константинополе свирепствовала чума, и потому в Одессе королеву вместе со свитой поместили в карантинном доме. Карантинным ведомством управлял состоявший на русской службе швейцарец Иосиф Россетти. В России он обзавелся красавицей женой и четырьмя детьми: дочерью Александрой[38] и тремя сыновьями. Как инспектор карантина, Россетти был обязан каждый день являться к королеве за приказаниями.

Далее приводим отрывок из воспоминаний Александры Смирновой-Россет: «Она узнала, что маменька родила, и предложила быть восприемницей новорожденного с тем условием, чтобы его назвали Карл-Александр[39]. Ее представляла г-жа Дерибас, а крестный был все тот же Ришелье[40]. После крестин королева прислала крестнику крест из крупных бриллиантов и склаваж. Весь город приезжал любоваться этим склаважем… Жемчуга цепочки были перевязаны бриллиантами, и фермуар составлял ее имя: Каролина. Королева изъявила желание видеть меня и старшего брата. Герцог учил нас кланяться. Мы так старались, что чуть было не упали к ее ногам… Она была очень стара и страшна, нарумяненная сидела в кресле в бархатном темно-зеленом платье и вся покрытая бриллиантами. Она посадила нас на колени и говорила гоп-ца-ца». Из Одессы Мария-Каролина через Польшу направилась в Вену, где получила известие о разгроме войска Наполеона под Лейпцигом. Вскоре изгнанница скончалась от апоплексического удара, немного не дожив до окончательного поражения ненавистного Бонапарта. Последнему человеку, который зашел к ней справиться о ее здоровье, она тихо промолвила:

— Я пережила слишком многое.

Когда отставная королева скончалась, при венском дворе даже не сочли нужным объявить траур, каковой факт говорит сам за себя. Ее супруг также горевать не стал, а через три месяца вступил в морганатический брак со своей любовницей, вдовой неаполитанского князя Лючией Мильяччо, пожаловав ей титул герцогини Флоридия. Любопытно, что у современных итальянских историков оценка правления Марии-Каролины коренным образом изменилась, прослеживается тенденция утверждать, что она как в хорошем, так и в дурном аспекте ее деятельности проявила себя как истинно великая королева Неаполя. По их мнению, королева навсегда вписала свое имя в анналы неаполитанской истории такой яркой