Реквием в Брансвик-гарденс - Энн Перри

– Я презирал себя самого, – продолжил он, не глядя на собеседницу и говоря так, чтобы слышала его только она, но не сидевший впереди кучер.

– За собственное отчаяние? – негромко проговорила миссис Питт. – Оно не стоит того. Это не грех. Нет, мне известно, что религиозное учение считает его грехом, но иногда справиться с унынием невозможно. С жалостью к себе – пожалуй, да, но не с подлинным отчаянием.

– Нет, – возразил Кордэ с сухим смешком. – Я не презирал себя за собственное несчастье, но я был несчастен оттого, что презирал себя. И у меня была причина для этого.

Его лежавшие на коленях руки сжались. Шарлотта заметила, как блеснула кожа его натянувшихся на костяшках перчаток.

– Я не намерен рассказывать тебе о том, насколько ничтожным сделался, потому что не хочу, чтобы ты плохо думала обо мне даже в прошедшем времени, – добавил Доминик. – Я опустился до подлинного эгоизма, не думал ни о ком другом, жил мгновением и своими сиюминутными потребностями. – Он чуть качнул головой. – Такая жизнь не подобает существу, способному думать. Она недостойна человека; это пустая трата времени, отрицание разума, духа, души, если тебе угодно. Она убивает пренебрежением ко всему, что стоит ценить или любить. В ней нет доброты, нет отваги, нет чести, милосердия и достоинства.

Бросив на Шарлотту еще один взгляд, священник опять отвернулся.

– Я презирал себя за то, что не достиг почти ничего из того, на что был способен. Я транжирил все свои возможности. Нельзя справедливо осудить того, у кого, по сути дела, нет шансов, но того, кто располагает ими, однако не использует их по трусости, лени или лживости…

Его родственнице немедленно пришли на ум оправдания, однако по лицу Кордэ нетрудно было понять, что он увидит в них не сочувствие, а неспособность понять его, так что Шарлотта промолчала. Они уже ехали по улице, по обеим сторонам которой располагались лавки, и до галантерейщика было совсем недалеко.

– Так, значит, Рэмси Парментер помог тебе? – уточнила миссис Питт.

Ее зять вновь расправил плечи, и легкая улыбка, знак приятного воспоминания, появилась на его губах.

– Да. Ему хватило милосердия и веры, чтобы увидеть во мне больше, чем видел я сам. – Доминик издал нервный смешок. – Хватило терпения и настойчивости разобраться с моими ошибками и жалостью к себе любимому, с моими бесконечными сомнениями и страхами, и постепенно довести меня до точки, где я поверил в себя с той же силой, как и он. Не могу сказать тебе, сколько часов, дней и недель на это ушло, однако он не сдался.

– Надеюсь, ты не принял сан лишь ради того, чтобы обрадовать его? – спросила молодая женщина и тут же пожалела об этом. Фраза эта отдавала оскорблением, чего она не намеревалась делать. – Прости…

Ее спутник в очередной раз повернулся к ней, теперь уже с широкой улыбкой на устах. Годы, бесспорно, пошли на пользу его внешности. Лицо его очевидным образом утратило долю прежней красоты, однако морщины сделали его более утонченным и даже изысканным. Теперь в Доминике не оставалось никакой слабости, ничего незаконченного. Лицо его обрело более сильную привлекательность, потому что стало наделено смыслом.

– Ты ни капельки не переменилась. – Он покачал головой. – Все та же прежняя Шарлотта, говорящая то, что ей взбредет на ум, сразу, как только эта мысль ее осенила…

– Я изменилась! – Миссис Питт немедленно перешла в оборону. – Теперь я делаю это не столь часто. На самом деле я научилась быть и тактичной, и изобретательной – если это нужно. A еще я могу ничего не говорить и очень хорошо слушать.

– И ты научилась не выкладывать своего мнения, когда возмущена глупостью, несправедливостью или ханжеством? – спросил Кордэ, приподняв бровь. – Или не рассмеяться в неподходящий момент? Пожалуйста, не говори так! Я не хочу, чтобы знакомый мне мир настолько переменился только оттого, что я принял духовный сан. Кое-что должно всегда оставаться неизменным.

– Ты смеешься надо мной, a мы уже приехали к галантерейщику, – бодро проговорила его свояченица, ощущая внутри кроху тепла. – Хочешь, чтобы я сходила и купила ленту и вуали?

– Буду весьма обязан тебе. – Достав из кармана несколько шиллингов, Доминик протянул их Шарлотте: – Спасибо.

Она вернулась минут через пятнадцать. Лакей помог ей подняться в экипаж, после чего Шарлотта передала Доминику пакет вместе со сдачей. Экипаж тронулся с места.

– Нет, – ответил священник на заданный ею раньше вопрос. – Я принял сан не в угоду Рэмси. Этот жест был бы недостоин и его, и меня самого и, безусловно, бесполезен прихожанам, которым я однажды буду служить.

– Я знаю это, – с сокрушением проговорила миссис Питт. – Жаль, что я задала такой вопрос. Я испугалась за тебя, потому что такой поступок было бы слишком легко совершить. Все мы видим в благодарности огромную обязанность и хотим отплатить по достоинству тому, кто нас облагодетельствовал. Это естественно… И потом, что может быть приятнее человеку, чем стремление уподобиться ему? Кому из нас не случалось в своей жизни совершать правильные поступки по ошибочной причине?

– O да! – согласился Кордэ. – Как и совершать ошибочные поступки, следуя, казалось бы, правильным причинам. Но на самом деле я принял сан, потому что верю учению Церкви и хочу посвятить этому делу всю жизнь. Не из благодарности кому бы то ни было, не как избавление от прошлого или неудач, но по любви. Я верю и в цель, и в назначение религии.

Голос его не дрогнул на этих словах: в нем не было нерешительности.

– Хорошо, – проговорила Шарлотта спокойным тоном. – Можешь ничего не говорить мне; я и так рада, что ты сделал это. Просто счастлива за тебя…

– Ты и должна была радоваться, если я тебе хотя бы чуточку небезразличен… – отозвался священник и, осекшись, залился румянцем: – Ну, я… я не это хотел сказать…

Его спутница расхохоталась, хотя зарделись и ее собственные щеки:

– Знаю, что не хотел! И конечно же, ты мне небезразличен. Я давно привыкла считать тебя другом, а не только зятем. И мне воистину приятно, что ты обрел себя.

Кордэ вздохнул:

– Не радуйся так. Похоже, я вообще ничем не способен помочь бедняге Рэмси. Каков толк в моей вере, если я не могу помочь близкому мне человеку, давшему мне столь многое? – Он снова нахмурился. – Почему я настолько пуст сейчас, когда нужно предложить ему кое-что из того, чем он наделил меня? Почему я не способен найти нужные слова? Он-то их для меня отыскал!

– Быть может, нужных в таком положении слов попросту не существует, – ответила миссис Питт, старясь сказать то, что хотела, и при этом не огорчить его… и не лишить достойных восхищения силы и сострадания.

Экипаж остановился на перекрестке, пропуская открытое ландо, занятое несколькими модно одетыми юными леди, хихикавшими и старавшимися не смотреть на Доминика. Старания их претерпевали полный провал. Одна из этих девушек даже просто повернулась на своем месте, провожая его глазами… Кордэ как будто бы совершенно не замечал вызванного его персоной смятения. Когда Шарлотта видела его в последний раз, ему не хватило бы сил сохранить такое спокойствие.