Александра - наказание Господне - Ирина Мельникова

Теперь они с Серафимой дожидались возвращения охотников, но радости по поводу удачи Саша не испытывала. Вспомнив, с каким восторгом Петр Чернятин рассказывал ей о недавней охоте на зайцев, она недовольно поморщилась. Визиты молодого соседа докучали ей безмерно. Мало того, что они отрывали от дел, приходилось еще и развлекать молодого бездельника, а тем для разговоров было все меньше и меньше. Одно у него достоинство: не ломит напролом, как другие уездные кавалеры, все ходит вокруг да около, но Сашу не обмануть. Не сегодня-завтра нагрянут сваты, и стоит ей об этом подумать, как хочется все бросить и бежать куда глаза глядят. Не выполнила она данное себе обещание: не привечает местных воздыхателей, ибо далеко им до человека, в которого она так безоглядно влюбилась!

Тетка в письмах помалкивает, хотя бы словечком обмолвилась о князе. Где он? Что с ним? Но с другой стороны, если Адашев женился на баронессе, об этом она доложила бы непременно, чтобы еще раз упрекнуть племянницу за упущенную блестящую партию. Со временем он все равно найдет себе жену, пусть даже не Полину Дизендорф, но разве Саше будет от этого легче?

Она ловила все новости, доходившие из столицы порой в таком виде, что и не разберешь, где правда, а где вымысел. Спросить у тетки напрямую Саша не решалась и мучилась, получая за это выговоры Серафимы.

Сейчас работы в имении значительно поубавилось. Елизавета Михайловна звала приехать в Петербург. Однако Саша колебалась. Если бы точно знать, что князь там появится, а терпеть понапрасну навязчивые ухаживания – нет уж, хватит ей одного Чернятина!

Она встала и опять подошла к окну. Стоило ей вспомнить тоненькие усики соседа, его похожие на чернослив глаза и тщательно запудренные выдавленные прыщи, как на глаза навернулись с трудом сдерживаемые слезы. Нет, лучше прожить всю жизнь в одиночестве, чем видеть его изо дня в день перед собой, сносить его ласки и поцелуи, спать с ним в одной постели, рожать от него детей...

– Едут, едут! – закричала вдруг Серафима, и графиня, накинув полушубок, выскочила вслед за горничной на крыльцо. Внизу, в зарослях краснотала, зафыркали лошади, застучали по мерзлой земле колеса и копыта, послышались голоса. Первым показался старый мерин Монах, тянувший телегу с погибшими хищниками. Остальные лошади не дали загрузить телеги. Даже мертвые, волки внушали им непомерный ужас. И только Монах невозмутимо отнесся к необычной поклаже и, чуть всхрапывая от тяжести, потащил груз, опередив шагов на сорок шарахнувшихся от него лошадей.

Наконец все охотники собрались у крыльца, и Глушков, бросив треух на землю, с досадой произнес:

– А вожак таки ушел. Хитрый, стервец, оказался! В воду, мошенник, не полез, а стая вся полегла.

– И что же, он опять в балку вернулся? – спросила Серафима.

– Вряд ли, что там делать? Но далеко ему не уйти. Вот только чуть-чуть распогодится, мы его собаками живо затравим! – Управляющий указал на телегу. – А эти на тулупы сгодятся! Волчий мех, он по-особенному греет, да и куржак[23]на него не намерзает.

Саша пришпорила своего Огонька, и он птицей взлетел на невысокий увал, нависший над проселочной дорогой. До усадьбы оставалось версты две, и с этой небольшой высотки открывался вид на белый двухэтажный особняк с четырьмя колоннами парадного входа, широким крыльцом, галереей и причудливым портиком; дом был окружен старинным парком, разбитым в древнеримском стиле еще в семнадцатом веке далеким Сашиным предком, женившимся в свое время на черноволосой, голубоглазой синьорите – младшей дочери неаполитанского короля, и посему страстно влюбленным во все итальянское...

Солнце неожиданно выглянуло из-за туч, и сразу же потеплело. Мягко, зачарованно застрекотала сорока, угревшись на суку, а на кустах шиповника, усеянного свежими непобитыми пока морозом ягодами, запрыгала, радуясь теплу и солнцу, хорошенькая синица; она пропела вдруг так задорно и весело, будто бросила вызов надвигающейся зиме и ее извечным спутникам – холоду и бескормице.

По другую сторону увала раздались громкие голоса, скрип колес и всхрапывание лошадей. Охотники, сопровождавшие добытые трофеи, почти догнали Сашу. Девушка натянула поводья, и Огонек, слегка припадая на задние ноги, стал спускаться по крутому склону к дороге. Внезапно где-то справа, за поворотом, в густом еловом лесу послышались выстрелы, паническое ржание лошадей и пронзительный женский крик. В следующее мгновение Ахмет, а следом за ним и Рустам вихрем промчались мимо графини. Не раздумывая, она ринулась вдогонку за горцами.

В неглубокой лощине, в стороне от дороги она увидела лежавшую на боку рессорную бричку. Одна из лошадей, оборвав постромки, испуганно взбрыкивая, мчалась к опушке леса. Вторая билась на обочине, придавленная к земле огромным волком, с остервенением рвавшим ей горло. Бедное животное хрипело, пытаясь сбросить с себя хищника, билось о землю, разбрасывая комья земли и клочья соломы, сложенной рядом в скирду. Но опутавшие его остатки упряжи не позволяли освободиться от страшных клыков.

Кучер с окровавленным лицом и оторванной полой кафтана сидел на стерне, привалившись к колесу брички. А женщина в тяжелом ватном капоте, с растрепанными волосами голосила, что есть мочи лупя по широкой спине зверя хворостиной. Но голод, вынудивший старого волка искать добычу среди бела дня, был сильнее боли и страха смерти.

Лошадь уже почти не сопротивлялась, и только налитый кровью глаз все еще жил и молил о спасении. Волк внезапно отскочил от животного и злобно ощерился на женщину. Прижав уши, он глухо заворчал, задирая верхнюю губу и обнажая огромные желтые клыки. Женщина, вскрикнув, попятилась, наступила на подол платья и упала навзничь. Волк присел в прыжке, но в следующее мгновение на него налетел Ахмет. Свесившись с кабардинца, ловко ухватил вожака за холку и спину и отбросил его в сторону. Хищник, ударившись о мерзлую землю, вскочил и, слегка приволакивая заднюю лапу, ринулся на осетина, попытавшись вспрыгнуть на круп лошади, но Ахмет поднял ее на дыбы и ударом ноги отбил и эту атаку.

Издавая свои ужасающие вопли, оба брата закружили вокруг волка, который, оказавшись в центре этой бешеной карусели, завертелся вьюном, приседая на задние лапы и взвывая то ли от страха, то ли от ярости. Рустам, выхватив из-за голенища плеть, вытянул волка по хребту, отчего тот дико взвизгнул, завалился на бок и принялся в каком-то неистовстве грызть подмерзшую землю. Подоспели другие охотники и, сгрудившись у дороги, наблюдали за схваткой. Данила и Аким, спешившись, с опаской поглядывая на бьющегося в судорогах хищника, набросили сыромятные петли на окровавленную пасть и лапы. Вожак еще раз дернул лапами и затих.

– Кажись, сдох! – Глушков приблизился к неподвижному зверю. – Туда тебе и дорога, мерзавец! Ишь, чего надумал, среди бела дня на людей нападать! – Управляющий перекрестился. – Слава Богу, теперь со всеми управились!

Пока мужики дивились необыкновенно крупной добыче и силе Рустама, сумевшего ударом плети перебить волку спину, Саша и Серафима занялись раненым кучером и перепуганной женщиной. Оказывается, волк выскочил из-за скирды, сбил кучера с облучка, но рванул несильно и тут же переключился на лошадь. От удара бричка завалилась набок, женщина сильно ушиблась, однако тут же бросилась отгонять волка. Растрепанная, с соломой в волосах, с грязным, залитым слезами лицом, в испачканной и разорванной одежде, она отказалась от помощи, принявшись руководить действиями мужиков, возившихся с покалеченной лошадью. К счастью, ее удалось поставить на ноги. Рустам осмотрел глубокую рану на шее и крякнул от удивления: всего несколько секунд не хватило волку, чтобы перекусить артерию.