Шалость: сборник рассказов о любви - Анна Рожкова

Как во сне, вышла из гостиницы, слезы застилали глаза. Не помню, как приехала домой. Взяла тетрадь. Мне страшно. Пишу и чувствую за спиной – бездну. Черную, жуткую бездну. Из нее тянет холодом. Стоит мне только обернуться…

***

На этом записи обрывались. Последний абзац написан неразборчиво. Я тяжело поднялась, пошла к палате. Ольга лежала, глядя в потолок. На секунду мне показалось, что она на меня посмотрела. По спине побежали мурашки. Но нет. Показалось. Ничего. Никаких эмоций, ни малейшего движения.

Виктор пришел на следующее утро. Как всегда, избегал смотреть в глаза.

– Зачем вы это сделали? – спросила я.

– Сделал что? – он удивленно на меня взглянул.

– Зачем вы их сдали?

Он дернулся, как от удара, лицо покрылось красными пятнами.

– А что, надо было позволять ей и дальше трахаться с этим интуристом? – он зло усмехнулся.

Я не ответила. Что тут скажешь? Молча вернула тетрадь. На сердце было тяжело, словно это я виновата. На следующий день я написала заявление.

Был понедельник, обычный понедельник, хмурый, слякотный и, как всегда, тяжелый. Народная мудрость не даст соврать. Конечно, он бы не отпечатался в памяти, как и сотни, тысячи других: одинаковых, ничем не примечательных, таких же хмурых, слякотных и тяжелых, если бы не ты.

  Я шла по улице, уверенно меся слякоть своим сорок первым, мечтая скорее попасть домой. Еще два перехода, пару толчков от неизвестных прохожих, и я на заветной остановке. А там рукой подать: три квартала на автобусе, потом еще квартал пешком, и я дома, можно будет стянуть тяжелые сапоги, сбросить с плеч пуховик, в котором я похожа на снеговика, черт дернул выбрать белый цвет, хотела выделиться, а получилось, что получилось. Поток моих сумбурных мыслей прервала ты, выскочив передо мной словно черт из табакерки. Я уж было хотела по привычке обогнуть тебя слева, но ты вдруг сказала:

– Мила, ты, что ли?

  Меня сто лет никто не называл Милой, разве что муж, но это не считается. На работе я Людмила Михайловна, для коллег просто Люда, дома: "Мам, естьчепожрать?". Я аж вздрогнула с непривычки. Черт из табакерки оказался вполне себе райской птичкой, такой же маленькой и яркой щебетуньей. Я сощурила близорукие глаза. Давно ведь Вадик говорил, что пора очки носить, а я все оттягиваю, снеговик в очках – это уже слишком. Далее я сдула с глаз вечно лезущую на глаза челку. Модное "пикси", чтоб его. Дамы поймут. "Пикси", конечно, стильно, модно, в парикмахерской, если там живешь. Мое "пикси" к концу дня превращается в сосульки. Хотя мне, как снеговику, подходит. Вписывается в колорит, так сказать.

– Вика, неужели? Сколько лет, сколько зим, – хотелось театрально всплеснуть руками, но коньяк в пакете, судя по звуку, был против. Красивый, заграничный, благодарность благодарных пациентов, он ласкал глаз и оттягивал руку. – Ни за что бы не узнала.

– Правда? – ты мелодично засмеялась, как там пишут в любовных романах: "словно зазвенели колокольчики". Жаль, не уточняют сколько. Например, если я смеюсь, то сразу возникает вопрос: "Где же взять столько колокольчиков?" Проще на один церковный заменить. – А ты без машины?

– Без, – так и подмывало добавить, что машина в ремонте или там "некстати колесо спустило". Так, кажется, в фильмах говорят? Сдержалась.

– Так пойдем, я тебя подвезу, заодно и поболтаем, – очень любезно предложила ты. – Я как раз здесь недалеко припарковалась.

– Как кстати, – буркнула я, топая следом. Твои маленькие ножки на высоченных каблуках деликатно обходили лужи. Я перла напролом, кляня на чем свет стоит тяжеленные пакеты. И дернуло меня зайти в "пятерочку". Нет бы возле дома купить, но там дороже. Сэкономила, блин. По спине предательски стекала струйка пота. Даже страшно было взглянуть в зеркало на свое "пикси". Мы миновали "хонду", прошли мимо "фольсвагена" и остановились возле здоровенного "крузака".

– Ну вот и пришли, – прощебетала ты, пикнув кнопочкой. Любезно приоткрытая дверь так и манила в кожаное, уютное нутро. Я полезла внутрь. – Мила, ну что ты с этими пакетами, сроднилась что ли? – ты засмеялась своей шутке. – Давай я в багажник поставлю. – Я представила, как ты потащишь пакеты в багажник.

– Да ты их поднять не сможешь, – засомневалась я. – Да и потом, там яйца.

– А, яйца? – ты снова засмеялась, демонстрируя работу стоматолога и ортодонта. Отличную работу, надо сказать. Телефончик надо попросить. "И когда ты, Милка, успела превратиться в желчную бабу?" – тут же одернула я себя.

  Ты впорхнула на водительское сидение, пристроила под спину подушечку, чтобы дотянуться до педалей. Я чувствовала, как горят с мороза щеки, а по спине текут ручьи. Все же лучше, чем тащиться на автобусе. Я рассматривала твой подправленный профиль, огненную копну волос, изящные, почти детские ручки с красным лаком. И где та нескладная, некрасивая девчонка с кривыми зубами и обкусанными до мяса ногтями? Захлестнули воспоминания: у твоего отца был голубой москвич. Он написал белой краской на асфальте номер, начертил две кривые полосы, "застолбил" место, короче.

– Голубой москвич бежит, качается. – Ты вздрогнула и чуть не врезалась в зад впередистоящей "волги".

– Куда ехать?

– Я вслух, извини, просто что-то вспомнилось, я правда, не хотела, царствие небесное, – искренне извинилась я.

– Забудь, – ты махнула рукой, – все нормально. В конце концов, водка его сгубила.

– Вика, а мама как?

– Одна живет, я к ней по выходным езжу. А твои?

– Папа умер два года как, а мама ничего, наверное, придется к себе скоро забирать, – я вздохнула, вспомнились ссоры с мужем по этому поводу.

– Мировой был мужик. Помнишь, как он нас по грибы водил?

– Ага, а потом божился, что больше "ни в жисть", – засмеялась я. – Ой, Вика, здесь направо, чуть не пропустили.

  Мы остановились у моей облезлой пятиэтажки в обрамлении голых деревьев, утопающих в грязи.

– Ты здесь живешь? Я же ничего не успела спросить, – расстроилась ты. – Ты как вообще? Замужем? Дети?

– Замужем, дети, – кивнула я. – Вернее, деть. Точнее, детина. А ты?

– Была, бывший муж – управляющий банком. В Лондоне. Сын с ним живет.

– Как так? – удивилась я. – Не скучаешь?

– Скучаю, конечно, но ему с отцом лучше. Там и условия, и образование, сама знаешь.

– Ну да, ну, да, – покивала я. – Ладно, мне пора. Спасибо, что подвезла. Извини, не приглашаю. В другой раз.

– Да что ты? – отмахнулась ты. – Мне самой ехать надо. По делам. Ты телефон оставь, на всякий случай. – Я продиктовала свой номер, ты позвонила. На том и распрощались. Я была уверена, что "всякий случай" не наступит никогда.

  Но, к моему удивлению, наступил, и довольно быстро. Я заполняла карту, задавая дежурные вопросы: "На что жалуетесь?" "Давно беспокоит?" "Когда почувствовали недомогание?" Было слышно, как волнуется очередь в коридоре: обычный рабочий день обычного врача в поликлинике. Вдруг зазвонил телефон. Кто говорит?