Танцующая в Аушвице - Паул Гласер

— Я уже сто лет не общаюсь с этим еврейским парнем. Что я, сумасшедшая, что ли! — возмущенно говорила она немцу.

Выпытывать у нее адрес Джона было бессмысленно. А между тем Элизабет частенько на велосипеде тайно отправлялась в Пейл, где они встречались в укромном местечке. Трудности лишь укрепляли их союз и закаляли чувства. Джон был в безопасности, а когда у него закончились деньги, ему разрешили остаться на ферме при условии, что будет помогать по хозяйству. Но он и так вовсю всем помогал. Джон не из тех, кому нравится целый день бездельничать. Хозяева фермы были хорошими людьми, да и такой трудолюбивый работник, конечно, пришелся им ко двору. Ну а поскольку Джон все-таки не был работником в полном смысле этого слова, то его так и звали — “Ян-на-подхвате”. Джона все это устраивало — до тех пор, пока он был в безопасности.

Неподалеку от фермы, у дороги стояла высоченная мельница. Ее хорошо было видно на многие километры вокруг. Когда в округе появлялись немцы или голландские национал-социалисты, мельник ставил крылья мельницы в заранее оговоренное положение, и все скрывавшиеся от преследования евреи бежали в ближайший лес. Когда же опасности не было, мельник ставил крылья мельницы в исходное положение, и люди возвращались к работе.

Убежище в Наардене

Но однажды чуть не случилась беда. Джон заболел отитом, настолько серьезно, что возникла угроза менингита. Без операции было уже не обойтись, и Джона срочно повезли в больницу. С помощью подпольщиков его удалось пристроить в госпиталь Святого Иосифа в Эйндховене. Разумеется, по поддельному удостоверению личности. Только старшая медсестра отделения, монахиня, знала, кто он такой на самом деле, и заботилась о нем, как о родном. Врачи и прочий медицинский персонал лишних вопросов не задавали, они лишь оказывали Джону медицинскую помощь. И тем не менее напряжение не спадало, поскольку местная власть и немцы держали под контролем даже больницы, а среди врачей, медсестер и санитаров всегда могли оказаться предатели. В итоге Джон отказался от больницы в Ден-Босе, куда его планировали перевести, так как до него дошел слух, что тамошний врач выдал властям пациента-подпольщика. С повязкой на ухе Джон сел на велосипед и отправился в Пейл. Однако для надежности некоторое время укрывался по другому адресу: никогда ведь не знаешь наверняка, мало ли кто проболтается. И лишь когда пару недель спустя волнение на побережье улеглось, Джон вернулся в свое постоянное убежище.

У нас в Наардене все хорошо. Мама по большей части остается дома, я же часто выхожу в город. Под маской Лии Донкерс это совсем несложно. Играю по соседству в теннис — ракеткой, которую я забираю у Элизабет в Тилбурге. Она рассказывает мне, что дела у Джона обстоят неплохо. В Тилбурге я беру деньги, оставленные отцом в тайном местечке на ткацкой фабрике. Отцу в лагере они сейчас ни к чему, брату — тоже: он работает на ферме за еду и ночлег. А вот нам с матерью они пригодятся, так, во всяком случае, я считаю. Пока мы живем вполне прилично. Свой двадцать восьмой день рождения я не праздную. Да и что там праздновать, когда отец с Джоном далеко, а все мои друзья остались в Ден-Босе? Кроме того, в моем паспорте теперь значится имя Лии Донкерс, а у нее совсем другой день рождения. Мы с мамой выпиваем по бокальчику вина. Какие у нас теперь отношения с Эрнстом, я не знаю. В письме я описала ему все, что происходит с моей семьей, а также сообщила, что сейчас мне нужно позаботиться о матери. Как только все устроится, я постараюсь добраться до Швейцарии.

Через неделю из больницы выходит Кейс. По его словам, он был уволен из отеля “Бос ван Бредиус” по причине болезни.

Хотя нас это несколько удивляет, мы принимаем его объяснение на веру. Кейс говорит, что вернул выручившей его девушке 350 гульденов, но он должен еще несколько сотен гульденов мефрау Колье, снявшей их со своего пенсионного счета. Сейчас он совершенно на мели, а потому просит меня дать ему в долг еще 350 гульденов. При этом Кейс намекает, что должен провернуть кое-какие “делишки”, и обещает вернуть мне деньги в течение двух недель. И я одалживаю ему еще 350 гульденов. Засим он испаряется — уезжает в Сустдейк, к каким-то друзьям своей матери, чтобы там на недельку залечь на дно и набраться сил.

Дней десять спустя в дверь дома Колье стучится представитель налоговой службы. Дома ли Кейс, интересуется он. Несмотря на многократные напоминания, тот так и не погасил большую налоговую задолженность. Человек кипятится и желает начать описывать имущество Кейса немедленно. Я собираюсь с духом и звоню друзьям Кейса в Сустдейк. Однако мне сообщают, что он там даже не появлялся. Когда я рассказываю об этом господину Колье, тот сознается, что знает, где Кейс на самом деле. Оказывается, десять дней назад тот окопался в отеле “Ян Табак” в Бюссуме. Я просто взрываюсь от ярости. Во время обеда отправляюсь туда. Его нет на месте, но мы долго беседуем с одной из официанток — и та рассказывает мне, что у нее Кейс тоже одолжил 100 гульденов. На прошлой неделе она должна была платить по счетам и поэтому настойчиво попросила вернуть ей деньги. Кейс в очередной раз ей что-то наплел. Девушка сидит передо мной, вытирая слезы. Кейс частенько заглядывает в “Рюттен Райдо” в Бюссуме, говорит официантка. Это такой бар, где встречаются контрабандисты. Там играют в карты и пьют. Пару дней назад, рассказывает она, Кейс закатил там дорогущий ужин для четырех медсестричек, ухаживавших за ним в благотворительной больнице. А на следующий вечер с какой-то брюнеткой махнул на такси в Амстердам и ночью оттуда не вернулся… Плакали мои денежки, понимаю я.

Присев за столик на террасе отеля “Бос ван Бредиус”, я собираюсь выпить кофе и подзываю официанта. Его же я расспрашиваю о Кейсе.

— А тот симпатичный бармен, он сегодня не работает? — интересуюсь я.

— Нет, мефрау, он теперь в отеле “Ян Табак”.

— Вот как? А почему не здесь?

— Он обокрал хозяина, мефрау…

Я допиваю свой кофе и возвращаюсь к матери. Теперь я точно села в калошу. А моя бедная мама, неужели при всех ее бедах и тревогах я буду огорчать ее еще и этим? Этого нельзя делать ни при каких обстоятельствах. И я ничего ей не рассказываю.

Через неделю вдруг объявляется Кейс. Милый и доброжелательный, как всегда. Денежки тю-тю, сообщает он мне, пока я ничего не могу тебе отдать. И снова обещает вернуть долг через две недели. Я ничего не говорю ему о том, что мне про него известно, и на все его обещания реагирую холодно.

Вскоре из трудового лагеря Хейно мы получаем письмо от отца. Для безопасности он отправляет его на адрес семейства Колье, но на имя некоего г-на де Вита. Это его первое письмо из лагеря, и в нем он использует имена, о которых мы заранее договорились и под которыми скрываемся мы сами. Он спрашивает о своей семье и пишет об этом так:

Дорогой друг!

Наверняка вы знаете, что я нахожусь здесь. Надеюсь обратной почтой получить что-нибудь из съестного. Хорошо бы вы побеспокоились о большом рюкзаке, он мне срочно нужен. Есть надежда, что некоторое время я еще проведу здесь. Напишите мне хотя бы письмо. Как обстоят дела у мефрау Ван Морсел, а также у Лии с Яном? Я стараюсь бодриться, поскольку хочу вернуться назад.