Падение звезды - Фридрих Незнанский

— Это который таблицу нарисовал, что ли?

Белый кивнул:

.— Он самый.

Штырь знал отвратительную привычку Белого начинать разговор издалека и изъясняться недомолвками и намеками, однако на этот раз чаша его терпения была переполнена. Штырь нетерпеливо посмотрел на часы. Белый перехватил его взгляд.

— Что, торопишься? — спокойно спросил он.

— Да. Дела.

— Ну раз так, не буду тебя томить. Перейду прямо к делу. Че там у тебя за терки с подольскими были, не напомнишь?

Штырь дернул уголком губ и недовольно ответил:

— Сам же знаешь, по какому поводу перетирали.

— Знаю, — кивнул Белый старческой головой. — Знаю и то, что генерала они ментовского для «крыши» привлекли. И что он твоим ковбоям вывески чуток попортил на тех терках, что ты в прошлом месяце устроил.

— Ну?

— Чего — ну!

— Не понимаю, к чему ты клонишь, Иваныч?

— К тому, что умер генерал! — Белый повысил голос. — Свинцовой пилюлей подавился!

— Правда? — Штырь скривился. — И че мне теперь, венок ему на могилу принести?

Белый побарабанил пальцами по ручке кресла.

— Ты знаешь, что ментов просто так не мочат? Ты знаешь, что на такое дело совет тебя подписать должен?

— А-а, вот ты про че, — догадался наконец Штырь. — Сукой буду, Иваныч. Ты сам знаешь, я просто так никого не мочу. Тем более ментов. А если бы собрался замочить, то перво-наперво с тобой бы посоветовался. Я законы знаю.

Белый прищурил морщинистые глаза:

— Посоветовался бы, значит. Ой ли?

— Чего? — не понял Штырь.

Белый снисходительно улыбнулся:

— Это такое выражение литературное — «ой ли?». Выражает легкую степень сомнения и недоверия.

Штырь криво ухмыльнулся и облизнул сухим языком сухие же губы:

— К чему этот базар, Иваныч? Ты меня не первый год знаешь.

Белый кивнул:

— Вот-вот. Потому и говорю ой ли? В прошлом году, на Страстную, ты со своими сявками чего учудил?

— А чего?

— Вот видишь, уже не помнишь. А я тебе напомню: девку ту из налоговой кто завалил? Пушкин?

— Девку-то? — Штырь раздраженно пожал плечами. — Ну я завалил. Сам знаешь, выхода у меня тогда другого не было.

Белый пригладил ладонью плешивую голову и холодно произнес:

— Это ты так говоришь. А я не знаю, что там промеж вами произошло. Может, ты заранее ее замочить решил, а потом мне все по-своему объяснил?

Штырь угрюмо посмотрел на Белого:

— Значит, ты мне не веришь?

Белый вздохнул:

— Ох, Штырь, хотел бы я тебе верить, но… — Внезапно Белый переменил тактику. Он слегка подался вперед и заговорил доверительным, доброжелательным голосом: — Слушай сюда, Штырь. Я не сержусь, понял? Если замочил генерала, то туда ему и дорога, менту поганому. Я в защитники к легавым не нанимался. Но мне другое не нравится. А не нравится мне, Штырек, когда меня за лоха держат. Это оскорбляет мой разум. Когда кто-то в обход меня дела свои вершит, понимаешь?

Штырь сглотнул слюну:

— Ну.

— Но я и это простить могу. Если ко мне придут и скажут: так, мол, и так, Белый, канитель вышла — но ты уж извини, иначе никак нельзя было. Вот если мне так скажут — то и обиды за мной никакой не будет. Потому что всякое в жизни случается. Понимаешь, Штырь?

— Ну.

— Молодец. Ну так как? Твои ребятки легавого замочили?

Штырь слегка набычил массивную голову и глянул на Белого исподлобья. На скулах его заходили желваки.

— Ты, Белый, на понт меня не бери, понял? — глухо и даже немного угрожающе (так, по крайней мере, показалось Белому) проговорил Штырь. — Ты че думаешь: развел меня своим базаром лисьим, так я тут же на спину упаду и ножками сучить стану? Говорю: не трогал мента — значит не трогал. А не веришь — твои проблемы.

— Чего? Я не расслышал — проблемы?

— Проблемы, проблемы, — кивнул Штырь. — У тебя, вижу, на старости лет слух совсем никакой стал. Лечиться надо.

— Как сказал? По старости лет? — Белый слегка пристукнул по ручкам кресла сухими ладонями, затем закинул голову и весело рассмеялся.

Насупленное лицо Штыря потемнело.

— В твоем возрасте, между прочим, уже на пенсию отправляют, — тихо проговорил Штырь.

— Интересно говоришь, Штырь! — сказал Белый, вытирая слезящиеся от смеха глаза. — И кто же это меня на пенсию отправить собирается? Уж не ты ли?

— Может, и я, — так же глухо пророкотал Штырь.

Белый оборвал смех.

— Что ты сказал? — прошипел он.

Штырь слегка поежился; он понял, что его слегка занесло на повороте, но остановиться уже не мог.

— Я говорю, идти мне пора; — сухо сказал он. — Пацаны ждут, дел по горло, а я тут с тобой по пустому тру. В следующий раз, если захочешь со мной о пустяках поговорить, по телефону говори. Мое время дорого стоит.

Белый откинулся в кресле, внимательно и холодно посмотрел на парня:

— Не живется тебе по-тихому, Штырь. Все проблем на задницу ищешь.

— Я-то хоть ищу, а твои проблемы сами твою задницу находят, — пошутил Штырь и усмехнулся собственной шутке. — Это вам, старикам, по-тихому пора жить. А я тихориться не собираюсь. А если кому-то не нравится, то…

Штырь угрожающе замолчал.

— То что? — полюбопытствовал Белый.

— То пусть они свое мнение в одно место себе запихают, — договорил Штырь. — Пока!

Он повернулся и направился к двери. Штырь не видел, как у него за спиной Белый сделал знак официантку — и тот едва заметно кивнул в ответ.

Спустя без малого час белый «мерседес» Штыря припарковался возле двухэтажного загородного особняка. Перед тем как выйти из машины, Штырь закурил.

То, что Белый зарвался, — это факт. Штырь знал его пару лет (или что-то около того), и за все это время старик никогда и ничего не делал зря. Каждое его слово что-то значило. Да что там слово — каждый взгляд, каждое движение. Нет, не зря он заговорил о вине и крови. Тот, кто знал Белого, мог без особого труда разглядеть за этой невинной репликой вполне определенный намек. Штырь воспринял слова о вине как недвусмысленную угрозу.

А когда Белый с улыбкой заговорил о водке, Штырь понял, что Белый просто в бешенстве. Белый терпеть не мог водку. Он считал любителей водки быдлом. Старик любил корчить из себя аристократа (похоже, он и в самом деле верил в свой «утонченный вкус» — хотя, на взгляд Штыря, вкуса у Белого было не больше, чем волос на его плешивой голове).