Пожирательница грехов - Маргарет Этвуд

Вот и на работе все только об этом и говорят, ведь какой журнал ни открой, вот она, эта новость — стреляет тебе меж глаз, да и на телевидении уже мусолят тоже. Лично я и днем и ночью готова смотреть фильмы с Джун Эллисон,[12]жаль, их убрали из вечерней сетки, и такое кино больше не снимают. Например. Это было позавчера, то есть в среду — значит, как говорится, сегодня пятница, слава богу! — мы обедали в комнате отдыха, но и тут никакого покоя, потому что Крисси захлопывает журнал и вдруг говорит:

— А что, девочки, у вас бывают фантазии об изнасиловании?

Мы вчетвером, как водится, играли в бридж, у меня чистых двенадцать взяток и король без прикрытия, так что особой нужды торговаться не было. Поэтому я сказала “раз”, надеясь, что Сондра помнит, насколько это условно, потому что, когда в прошлый раз она решила, что я в самом деле играю трефы, и сказала “три”, а у меня было всего лишь четыре козыря, самый крупный шестерка, мы остались без двух, не сказать уж о глубине понесенной моральной травмы. Сондра явно не чемпион мира по бриджу, ну, вообще-то я тоже, но всему есть предел.

Дарлин сказала “пас”, но игра уже подпорчена, Сондра закрутила головой, будто она у нее на шарнирах, и переспросила:

— Какие-какие фантазии?

— Как тебя насилуют, — ответила Крисси. Она работает в приемной, потому так и выглядит. Она красивая, но вся такая холодная и полированная, будто ее покрыли лаком для ногтей, если вы понимаете, о чем я. Налаченная. — Тут пишут, что у всех женщин бывают фантазии об изнасиловании.

— Слушай, я ем бутерброд с яйцом, — сказала я. — Ты лучше играй. Я сказала “раз”, Дарлин сказала “пас”.

— Это, в смысле, как ты идешь по темному переулку, а на тебя нападает мужик? — уточнила Сондра. Она тоже ела свой ланч, мы все едим за игрой, и Сондра как раз положила в рот сельдерей, она всегда приносит сельдерей, и принялась жевать его, и вся так размечталась, а мне сразу стало ясно, что наша игра сдохла.

— Да, вроде того, — сказала Крисси и слегка покраснела, даже под слоем косметики видно.

— Просто не надо ночью выходить из дому, — сказала Дарлин, — сама подставляешься. — И может, я ошиблась, но она в этот момент смотрела на меня. Дарлин старше всех нас, ей сорок один, хотя по ней не скажешь, и она не знает, но я подглядела в ее личном деле. Я люблю отгадывать возраст коллег, чтобы потом подсмотреть в личном деле, права я или нет. Если отгадала — покупаю себе лишнюю пачку сигарет, а вообще-то я пытаюсь бросить. А что я подглядела — не страшно, только вы не выдавайте, ладно? По личным делам нельзя лазить, это все-таки более — менее секретное. Впрочем, ничего страшного, что я с вами поделилась, вряд ли вы когда-нибудь познакомитесь с Дарлин. Хотя кто знает — мир тесен. Ну, неважно.

— Я тебя умоляю, это ж Торонто, — сказала Грета. Она три года прожила в Детройте и теперь всю жизнь будет про это говорить, прямо как герой войны: может, нам теперь ей в ноги кланяться, что она вообще ходит по земле, хотя на самом-то деле она жила в Уиндзоре, а в Детройт только на работу ездила. По-моему, это не считается. Ведь квартира-то в Уиндзоре.

— Ну так что? — сказала Крисси. Ее явно подмывало рассказать про свои фантазии, но она не хотела начинать первой. Хитрая какая.

— У меня точно не бывает, — сказала Дарлин и наморщила носик — вот так, — я даже рассмеялась. — По-моему, это отвратительно. — Дарлин разведенная — это тоже есть в ее личном деле, но она никогда об этом не рассказывает. Видно, давно это было. Она встала и подошла к кофейному автомату — мол, вы как хотите, а я в этом не участвую.

— Ну-у… — неуверенно протянула Грета.

Я видела, что между ней и Крисси наклевывается разговор. Они обе блондинки, я не имею в виду, что в смысле — стервы, но одеваются одна хлеще другой. Грета мечтает вырваться из регистратуры и тоже работать в приемной, там легче познакомиться с кем-нибудь. А в регистратуре что? Одни регистраторши. Мне, например, все равно. У меня другие интересы есть.

— Ну-у… — повторила Грета, — я иногда представляю… Помнишь мою квартиру? Там такой балкончик, летом я люблю там сидеть, и еще я цветы выращиваю. Мне так все равно, закрыт у меня балкон или нет, у меня там такие раздвижные двери, стеклянные, и я вас умоляю — восемнадцатый этаж, замечательный вид и на озеро, и на телебашню, и все такое. И вот я сижу вечером у себя в комнате на диване, во всем домашнем, смотрю телевизор, тапки скинула, ну, понятно, и вдруг вижу мужские ноги Они скользят вниз, и вдруг этот тип уже на балконе, потому что он, значит, спустился с верхнего этажа, с девятнадцатого, спустился вниз по веревке, зацепился кошкой и спустился, и я не успеваю вскочить с дивана, а он уже передо мной в комнате. Весь-весь в черном, а на руках черные перчатки… — Я сразу просекаю, из какого фильма черные перчатки, я его тоже смотрела. — И тут он, ну, ты понимаешь, ну, это…

— Что — ну это? — спросила Крисси, но Грета сказала:

— А потом, после… он мне, значит, рассказывает, что таким образом передвигается по всему дому, с этажа на этаж, забрасывает на балкон кошку, подтягивается и снова бросает… А потом он выходит на балкон и в самом деле бросает кошку, хватается за веревку, забирается по ней наверх и исчезает.

— Прямо Тарзан, — заметила я, но никто не засмеялся.

— И всего-то? — сказала Кристи. — И ты никогда не мечтаешь… ну… что лежишь в ванне, вся голая…

— А ты видела, чтоб мылись одетыми? — говорю я, ну не дура, скажите? — а она продолжает:

— …и вся в пене — у меня “Витабат”, она, конечно, дороже, зато так расслабляет, волосы на затылке убраны, и тут вдруг открывается дверь, и он стоит на пороге…

— А как он туда попал? — спросила Грета.

— Ну, не знаю. Через окно, может. А я и выбраться-то не могу из ванны, ванная, она такая маленькая, а он еще загораживает проход, вот я и лежу, а он начинает медленно раздеваться, а потом забирается ко мне.

— И ты не кричишь? — спросила Дарлин. Она вернулась с чашкой кофе, ее зацепило. — Я бы визжала как сумасшедшая.

— А кто бы меня услышал? — ответила Крисси. — И потом, во всех статьях пишут, что лучше не сопротивляться, а то нарвешься.

— Да тебе пена в нос попадет, — заметила я, — потому что будешь тяжело дышать. — Клянусь, все четверо посмотрели на меня, будто я какая пошлячка, Святую Деву оскорбила. А что такого, это ведь шутка. И вообще, жизнь коротка, между прочим.

— Знаете, — заявила я, — это не фантазии об изнасиловании. Потому что вас не насилуют. Вы просто представляете себе иллюзорного мужика, да еще чтоб красивше Дерека Каммингса… (Это наш заместитель заведующего, у него ботинки с внутренним каблуком, во всяком случае, толстую стельку он точно подкладывает, и он еще так смешно говорит, и мы его зовем Утка Дерек.) И вы просто мечтаете, как вам хорошо вместе. А изнасилование — это если кто-то с ножом и прочее, а вы не хотите.