Сергей Бондарчук. Лента жизни - Наталья Бондарчук

– Серёж, мне сказали, что ты женишься. Это правда?

В ответ Сергей хохочет и ещё крепче прижимает меня к себе.

– А это что? – спрашиваю, показывая глазами на заставленный тарелками стол.

– Да тут вчера опять сабантуй был! – отвечает Сергей и, по-прежнему держа меня на руках, быстрыми широкими шагами меряет номер. И в интонациях его голоса, и в смехе мне слышится что-то натужное, неестественное. О том, что в киевских съёмках принимает участие его партнёрша по “Отелло”, сам Бондарчук так и не сказал – меня просветили коллеги… В Москву мы с Сергеем, который перед отъездом в аэропорт купил мне в подарок золотое кольцо, возвращались вместе. Самолёт попал в сильнейшую грозу – железную махину мотало и кидало из стороны в сторону. Сверкали молнии. Сергей всегда очень боялся грозы, а потому сидел, вжавшись в кресло. Потом вдруг расправил плечи и, положив свою ладонь на мою руку, сказал: “Ну вот, хоть умрём вместе”. А я вдруг подумала о том, что вряд ли имею право винить мужа за связь на стороне. Молодому здоровому мужчине очень трудно по нескольку месяцев обходиться без женщины. А женщины в послевоенные годы, когда мужчин не хватало, шли на всё, чтобы устроить свою личную жизнь…»

С этого момента в наш дом стали регулярно приходить анонимки, где сообщалось, что «Бондарчук изменяет своей жене». Об этих письмах мама ничего не говорила отцу, но затем точно такая же анонимка пришла на имя Бондарчука – в ней сообщалось, что у Макаровой был роман с одним из актёров на фильме «Высота». Муж потребовал объяснений. Макарова объяснила: в нашей группе не было актёра с такой фамилией. Бондарчук позвонил на киностудию, и там подтвердили слова Макаровой. Впрочем, роли это уже не играло – семья трещала по швам.

А фильм «Иван Франко» не получился. Посмотрев его в наше время, я убедилась в этом. Псевдореволюционность главного героя, плакатность, неискренность, скудная операторская работа. Уверена, что когда отец посмотрел этот фильм, он ужаснулся. А ведь судьба Ивана Франко, гениально одарённого человека, была насыщена крутыми поворотами. Сергей Фёдорович в полной мере принимал и на свой счёт промахи драматургии и режиссуры, потому что, согласившись на участие в картине, он становился как бы соавтором произведения. А если что-то не получалось, значит, он тоже виноват: недосмотрел, не вытянул, не убедил. Но более всего его беспокоило подчинённое положение актёра, зависимость от режиссёра. Сергей Фёдорович глубоко переживал неудачу фильма «Иван Франко». Образ Отелло, а ранее образ Дымова, принесли Сергею Фёдоровичу всемирное признание. О нём заговорили как о «величайшем трагике», «совершенно выдающемся актёре». Сергей Бондарчук переживал зенит своей актёрской славы. Он, в известной степени, подводил итог своей десятилетней актёрской деятельности в кино. Он оказался более удачливым, чем многие его коллеги, товарищи по искусству, собратья по актёрскому цеху. Но мало кто знал, какой ценой давалась ему каждая, даже небольшая, роль. Впрочем, это мало кого интересовало, все судили по результату и не задумывались о том, затратами каких усилий и энергии достигался успех. На первый взгляд неуживчивый и своенравный, позволявший себе сказать правду в глаза, он часто спорил с режиссёрами и глубоко переживал поражения, виня в них прежде всего себя – за то, что не сумел убедить, доказать, сделать.

Оператор фильма «Отелло» Евгений Николаевич Андриканис рассказывал, что после успеха фильмов «Попрыгунья» и «Отелло» за рубежом, после того как сам Чаплин сказал о Бондарчуке: «Великое будущее ожидает этого актёра», можно было ждать от него всего – и зазнайства, и высокомерия, и чванства – качеств, неузнаваемо уродующих личность. Но Бондарчук не изменился ни на йоту.

Не говорун от природы, отец стал, может быть, чуть более замкнутым и молчаливым. Он переживал душевный и психологический кризис. Вечерами его стали часто видеть в кругу друзей, знакомых и малознакомых людей в ресторане Дома кино, где раньше он появлялся крайне редко. Коллеги жаловались на актёрскую судьбу, на отсутствие достойных сценариев, на непонимание со стороны режиссёров – в общем, на всё. В минуты просветления он приходил в себя, пытался оправдаться, призывая в качестве адвокатов – судьбы своих друзей. Бессилие и отчаяние всё более захлёстывали его. Тогда он запирал себя в комнате, заваривал наикрепчайший чай и читал. Читал всё подряд, всё, что попадало под руку. «Як умру, то поховайте…» В памяти всплывала трагическая судьба Тараса Шевченко, работа над его образом, счастливые и неповторимые минуты общения с Савченко. Желание отца увидеть чеховскую «Степь» на киноэкране, поставленную с такой же глубиной, какая представилась ему, когда он читал повесть, возникло именно в те далёкие и такие трудные для него годы.

Конечно, были вокруг и другие люди, искренне понимавшие его, радовавшиеся его удачам, переживавшие вместе с ним за судьбы искусства. Но были и такие, кто напрочь его не принимал, при встречах мило улыбался, а за спиной сочинял про него всякие байки, распространял слухи и, что ещё хуже, сплетни. Он видел, чувствовал, как его биография, независимо от его воли и желания, обрастала легендами, в которых смешивались правда и вымысел, чья-то доброжелательность и злой умысел, непонимание и желчная зависть.

«Судьба человека»

Шолоховский рассказ «Судьба человека» сыграл в моей жизни решающую роль, заставив многое переосмыслить.

Сергей Бондарчук

Рассказ «Судьба человека» мой отец прочёл в газете «Правда». Он был опубликован в двух номерах: за 31 декабря 1956 года и 1 января 1957 года. Сюжет рассказа основан на реальных событиях. Весной 1956 года, на охоте, Шолохов встретил человека, который поведал ему свою печальную историю. Шолохов за семь дней написал рассказ «Судьба человека». Основной сюжетный мотив рассказа – судьба простого русского солдата Андрея Соколова. В мае 1942 года он попал в плен. За два года он объехал «половину Германии», бежал из плена. Во время войны потерял всю семью. После войны, встретив случайно мальчика-сироту, Андрей усыновил его.

После «Судьбы человека» стали невозможны недомолвки о трагических событиях войны, о горечи плена, пережитых многими советскими людьми. В плену оказывались и преданные Родине солдаты и офицеры, но к ним часто относились как к предателям. 16 августа 1941 года Сталин подписал приказ № 270, в котором говорилось: «Командиров и политработников, во время боя сдающихся врагу, считать злостными дезертирами, семьи которых подлежат аресту как семьи нарушивших присягу и предавших свою Родину». Приказ требовал уничтожать пленных всеми «средствами как наземными, так и воздушными, а семьи сдавшихся в плен красноармейцев лишать государственного пособия и помощи». Только в 1941 году, по немецким данным, в плен попали 3 млн 800 тыс. советских военнослужащих. К весне 1942 года в живых из них осталось 1 млн 100 тыс. человек. Даже на тех, кто оставался в оккупации, смотрели косо. А ведь Ейск, где оставались моя бабушка Татьяна Васильевна и моя родная тётя Тамара, был под оккупацией. Может быть, именно поэтому она никогда не отпускала от себя дочь. Любимая моя актриса и друг Людмила Гурченко оказалась в детстве в оккупированном Харькове. Вот что она вспоминала: «На оставшихся в оккупации смотрели косо. Их в первую очередь переселяли из квартир и комнат на этажах в подвалы. Мы ждали своей очереди. В классе вновь прибывшие объявляли бойкот оставшимся при немцах. Я ничего не понимала: если я столько пережила, столько видела страшного, меня, наоборот, должны понять, пожалеть… Я стала бояться людей, которые смотрели на меня с презрением и пускали в след: “овчарочка”. Ах, если бы они знали, что такое настоящая немецкая овчарка. Если бы они видели, как овчарка ведет людей прямо в душегубку… эти люди так бы не сказали…»