Невыносимая любовь - Иэн Макьюэн

– Не знаю, – сказал я, – приходил ли кто-нибудь из тех, кто там был, навестить вас. Полагаю, что нет. Я знаю, вам не нужны мои рассказы о смелости вашего мужа, но, может быть, вам интересны какие-то подробности произошедшего. Судебное заседание состоится не раньше чем через шесть недель...

Я прикусил язык, недоумевая, с чего вдруг я помянул судебное заседание. Джин Логан так и сидела на краешке стула, склонившись над кружкой, подставив лицо теплому пару, может быть, чтобы увлажнить веки. Она произнесла:

– Вы думали, мне будет интересно узнать в подробностях, как именно он расстался с жизнью?

Не ожидая такой желчности, я посмотрел ей в глаза.

– Но может быть, вам все-таки что-нибудь интересно? – спросил я помедленнее. Легче чувствовать враждебность, чем собственное смущение от ее горя...

– Кое-что я хотела бы узнать, – произнесла Джин Логан, и в ее голосе неожиданно прозвучал гнев. – У меня много вопросов к самым разным людям. Но я не думаю, что они захотят мне ответить. Они делают вид, что даже не понимают, о чем идет речь. – Она замолчала и с трудом сглотнула. Я слушал голос, не умолкающий в ее голове, я читал мысли, терзавшие ее всю ночь. Сарказм был слишком театральным, слишком активным, в нем была вся тяжесть опустошающих повторений. – Конечно, я сумасшедшая. Я неадекватна, я всем мешаю. Зачем отвечать на мои неудобные вопросы, если они не вписываются в общую картину. Что вы, что вы, миссис Логан! Не волнуйтесь по пустякам, они не должны вас касаться, они не имеют значения. Мы понимаем, что это ваш муж, отец ваших детей, но мы при исполнении, и, пожалуйста, не мешайте работать...

Слова «отец» и «дети» лишили ее самообладания. Поставив кружку, она выдернула из рукава скомканную салфетку и, прижимая, принялась тереть ею между глаз. Она попыталась встать, но низкий стул помешал ей. На меня навалилась пустая, отупляющая бесчувственность, возникающая, когда кто-то в комнате занимает все эмоциональное поле. Мне оставалось только пережидать. Я подумал, что она, видимо, из тех женщин, которые терпеть не могут, когда кто-то видит их слезы. Но за последнее время ей пришлось к этому привыкнуть. Я смотрел мимо нее, в сад, за вишневые деревья, и обнаружил первое напоминание о детях. Частично скрытая кустарником, на лужайке стояла коричневая палатка-иглу. С одной стороны подпорки упали, и палатка заваливалась на цветочную клумбу. Выглядела она отсыревшей и заброшенной. Он ли поставил ее для детей незадолго до смерти, или они воздвигли ее сами, чтобы установить контакт с живущим на природе подтянутым призраком, который покинул дом? Может, им надо было где-то посидеть за пределами сумеречной материнской боли.

Джин Логан умолкла. Стиснув руки, она глядела в пол, ей явно хотелось остаться одной. Кожа между носом и тонкой верхней губой покраснела. Мое отупение прошло, когда я просто понял вдруг, что все увиденное означает любовь и медленную агонию из-за ее гибели. Представив, что значило бы для меня потерять Клариссу, по своей ли тупости или если бы ее отняла смерть, я ощутил горячее покалывание по всей спине и понял, что задыхаюсь без свежего воздуха в этой маленькой комнате. Мне надо было срочно возвращаться в Лондон и спасать нашу любовь. У меня не было плана действий, но я был бы счастлив подняться и с извинениями удалиться. Джин Логан подняла голову и сказала:

– Простите. Спасибо, что приехали. С вашей стороны было очень любезно проделать такой путь.

Я сказал что-то сообразно вежливое. Мускулы моих ног и рук были напряжены, как будто были готовы вытолкнуть меня из кресла обратно на Мейда-Вейл. Впечатление от скорби Джин разложило мою собственную ситуацию на простейшие элементы, в периодическую таблицу простых чувств: когда любовь уйдет, ты поймешь, какой это чудесный дар. Ты будешь так же страдать. Так что возвращайся и сражайся, чтобы сохранить ее. Все остальное, включая Перри, не в счет.

– Знаете, кое-что я хочу узнать...

Мы услышали, как открылась и закрылась входная дверь, потом шаги в холле, но никаких голосов. Она замерла, будто ожидая оклика. Потом шаги – похоже, два человека – замерли наверху, и она расслабилась. Я не мог ее оставить, ведь она собиралась сказать или спросить меня о чем-то важном. Но и расслабить ноги я тоже не мог. Мне хотелось предложить ей поговорить в саду, среди цветов, на свежем воздухе.

Она сказала:

– С моим мужем кто-то был. Вы заметили?

Я покачал головой.

– Там была моя Кларисса, двое рабочих с фермы, парень по имени...

– Я знаю. Но кто-то был в машине с Джоном, когда он приехал. Кто-то вышел из машины вместе с ним.

– Он бежал с другой стороны поля. Я не видел его, пока мы не побежали к шару. И там никого больше не было, я уверен.

Джин Логан не была удовлетворена:

– Вам было видно его машину?

– Да.

– И вы не заметили никого, кто стоял бы за ней и наблюдал?

– Если бы кто-нибудь был, я бы его запомнил.

Она отвела взгляд. Она рассчитывала на другие ответы. Ее голос был как у терпеливой учительницы. Я не возражал, я искренне хотел помочь.

– Вы помните открытую дверцу машины?

– Да.

– Одну дверцу или две?

Я колебался. На вызванной из памяти картинке открытыми были обе дверцы, но я не был уверен и не хотел направлять ее по ложному пути. На кону что-то стояло, возможно, лишь сильная фантазия. Я не хотел ее подпитывать. Но в конце концов произнес:

– Две. Точно не уверен, но вроде две.

– Так зачем, по-вашему, ему было открывать обе дверцы, если он был один?

Я пожал плечами и стал ждать объяснений. Янтарь в ее пальцах завертелся еще быстрее. Печаль сменилась болезненным возбуждением.

Даже мне, не знающему в чем тут дело, было понятно, что доказательства причинят ей новые страдания. Ей придется услышать что-то, о чем она не хотела бы знать. Но пока она задавала неприятные вопросы тоном энергичного адвоката. В какой-то момент я начал заменять собой объект ее нападок.

– Вот вы мне скажите, в каком направлении отсюда Лондон?

– На востоке.

– А Чилтернз?

– На востоке.

Она взглянула на меня, будто основное доказательство было получено. У меня по-прежнему был озадаченный и услужливый вид. Ей приходилось за руку тянуть меня к самоочевидному источнику своих страданий. Она так долго прокручивала все это у себя в голове, что с трудом сдержала раздражение в голосе, когда пришлось спросить:

– Как далеко отсюда до Лондона?

– Двадцать пять миль.

– А до Чилтернза?

– Около двадцати.

– Из Оксфорда в Лондон вы поехали бы через Чилтернз?

– Что ж, шоссе как раз проходит в той стороне.

– А поехали бы вы в Лондон через Уотлингтон по всем этим мелким проселочным дорогам?