Крест в круге - Дмитрий Герасимов

Игорь дернул дверь, и на пол вывалился сложенный вдвое кусок картона, которым мальчик накануне предусмотрительно зажал язычок замка.

«Это чтобы не возиться с карандашом, когда придет время действовать», – решил он.

Вчерашняя маленькая хитрость оказалась сейчас спасительной: едва Таратута скрылся в темной утробе подсобки, как в коридоре появился рыжий человечек – злой гений Бори Григорьева. Он остановился возле кабинета географии и подозрительно прислушался. Вдруг дверь с шумом распахнулась, и рыжий от неожиданности отпрянул назад. На пороге стояла Светлана Андреевна.

– Ах, это вы, Владимир Ильич, – улыбнулась она. – А я думаю: кто это шуршит за дверью?

– Здравствуйте, – промямлил тот. – Вот… знаете ли…

– Зайдете? – кокетливо пригласила учительница. – Или будете под дверью маяться?

«В конце концов, – решила она, – можно и пофлиртовать немножко с этим… рыженьким. Выгодно для карьеры…»

Неизвестно, что по этому поводу было написано в заветной тетради Бориса Григорьева. Неведомо, каким образом судьба сначала принесла маленького рыжего человека прямо к кабинету географии, а потом заставила согласиться с предложением «не маяться под дверью». Ведь он спокойно мог отказаться…

В кромешной тьме Таратута, кряхтя и постанывая от натуги, развернул и прислонил к стене здоровенный газовый баллон, пристроенный сюда на время домовитым завхозом. Мальчик долго возился в темноте, пытаясь нащупать вентиль и определить, куда направлен носик крана. Потом Игорь достал из кармана «барашек», насадил его на холодную шейку вентиля и попытался повернуть против часовой стрелки. Ладонь обожгло болью, но упрямый «барашек» не сдвинулся с места. Таратута менял руки, налегал всем телом, набрасывал край рубашки, чтобы удобнее было ухватиться, но кран не поддавался.

– Давай же… давай же, гад! – От досады мальчик кусал губы. Слезы сами собой брызнули из глаз, защекотали щеки. – Ну, миленький, ну прошу тебя…

В отчаянии он вцепился в ручку крана немеющими от боли пальцами и, упершись грудью в вентиль, наклонился всем корпусом влево. И кран сдался. Ядовитая и страшная струя, похожая на гигантскую змею, со свирепым шипением вырвалась на волю. Свистящий газ ударился в стену, за которой о чем-то мирно беседовали ведьма с карликом, и разлился удушливыми, ледяными волнами по всей кладовке. Таратута слушал эту змеиную музыку и скалился в страшной, совсем не детской улыбке. Непослушными пальцами он оттянул карман рубашки и извлек одну-единственную сломанную спичку. Потом стащил с себя ботинок и, зажав его под мышкой, принялся чиркать ею по кромке каблука. Обломок спички сломался еще раз пополам, и крохотный его кусочек с головкой еще не стершейся серы упал под ноги Игорю и сгинул в темноте. Таратута рухнул на колени и, ткнувшись лицом в пол, принялся шарить вокруг себя руками. Змеиное шипение стало невыносимым, оно заставляло дрожать каждый нерв, наполняло собой каждую клеточку, сворачивалось удушливыми кольцами в темноте и падало на пол рваными, тяжелыми хлопьями.

Пальцы Игоря нащупали крохотный кусочек чего-то, напоминавшего сломанную спичку. Не раздумывая и не примеряясь, вытянув перед собой руки на манер человека, боящегося запачкаться в собственной стряпне, он чиркнул этим невесомым кусочком по ботинку.

Стало очень светло и тихо. На один миг. Но этого мгновения хватило, чтобы обжигающе-ледяная змея стремительным броском юркнула через горло и мозг в самое сердце. Там она сжалась в комок, а потом выпрямилась и рванулась на свободу, разрывая плоть и выталкивая куда-то высоко-высоко маленькую испуганную душу.

От взрыва разлетелись на куски стекла во всех этажах спального корпуса. Борис вздрогнул и вскочил с табурета, стараясь не верить предчувствию.

В соседнем корпусе вовсю полыхал пожар. Свирепый вихрь закрутил в прожорливом чреве половину второго этажа школьного здания. Хвостатый огненный змей вывалился из окна географического кабинета, а потом замелькал ослепительно-красной чешуей в окнах соседних классов. Он пожирал двери, рамы и деревянные перекрытия, рушил фанерные перегородки и плавил внутренности этажа. Одной из первых в этом огненном вареве погибла огромная географическая карта, занимавшая полстены. В один миг превратились в пепел Африка, Америка, Австралия и даже Антарктида…

Слух о страшном происшествии, унесшем жизни ребенка и двух сотрудников интерната, распространился по городу с необычайной быстротой. Ташкентцы на все лады обсуждали эту трагедию, силясь домыслить, придумать настоящие причины, приведшие к ней. Горисполком назначил специальную комиссию по расследованию происшедшего. Очень скоро она сделала вывод, полностью совпадавший с мнением прокуратуры: «несчастный случай, обусловленный спецификой учреждения». За выводом последовало незамедлительное решение: «усилить режим интерната, всеми средствами укрепить и ужесточить дисциплину».

В условиях этой, еще более «ужесточенной дисциплины» Борису предстояло прожить долгих четыре года.

Его одним из первых допрашивали двое серьезных молодых людей с неподвижными, строгими лицами.

– Таратута был твоим другом?

– Да.

– Ты знал о готовящемся преступлении?

– Нет, не знал.

– Как же так? Вы были близкими друзьями, и он тебе ничего не рассказывал?

– Рассказывал.

– Что именно?

Борис молчал. Молодые люди не повышали голос, не раздражались и не угрожали. Они спокойно, методично, на протяжении нескольких часов повторяли одни и те же вопросы:

– Нас интересует, что именно тебе рассказывал Игорь Таратута. Вопрос понятен?

Борис помедлил в нерешительности.

– Понимаете… – сказал он очень тихо, – я не одобряю поступок моего товарища. Я считаю его неправильным. Но я знаю о причинах, толкнувших Таратуту на этот шаг…

«Прости меня, Игорек, я должен открыть им твою тайну. Иначе они никогда не поймут тебя!»

Молодые люди переглянулись и наклонились через стол к Борису.

– Что же это за причины?

– Отец Игоря, герой-фронтовик, привез с войны другую женщину. Светлану Андреевну, учительницу географии. Она стала его женой и – соответственно – причиной того, что разрушилась крепкая советская семья. Мать Игоря не выдержала измены и сошла с ума от горя. А Игоря… отдали в интернат. Таким образом, он потерял и отца и мать. У него были причины ненавидеть эту женщину – нашу учительницу…

Один из молодых людей встал из-за стола, медленно подошел к Борису и, наклонившись, громко, с расстановкой, проговорил ему в самое ухо, делая ударение на каждом слове:

– Отец Таратуты не возвращался ни с какой войны… И не привозил с собой никакой женщины… По той простой причине, что у Таратуты никогда не было отца. У него была лишь мать-алкоголичка, которая сдала его в детский дом, когда твоему другу был год от роду…

Он выпрямился и небрежно похлопал Бориса по щеке:

– Ступай обратно в корпус, дебил…