Ярославский мятеж - Андрей Васильченко

Уже днем 6 июля селяне с тревогой следили за звуками, что доносились со стороны Ярославля. Один из них вспоминал: «У кузницы узнал, что сегодня рано утром к направлению Ярославля были слышны выстрелы, но это могло быть еще и гром, так как никто ничего не знал и это было предположение». Только лишь к вечеру первого дня вооруженного выступления до Диева-Городища донеслась новость – в Ярославле свергнута советская власть. Подтверждения этого ждать долго не пришлось. Утром 7 июля в село прибыл самый настоящий агитационный отряд. Он остановился близ каменного дома, принадлежавшего выпускнику Ярославского кадетского корпуса, в те дни владельцу трактира и чайной Константину Тарасову. Вместо трибуны было решено использовать несколько бочек, на которые были постланы доски. Первым слово взял «молодой человек, невысокого роста с большой шапкой черных волос». Один из крестьян вспоминал: «По его речи я мог только судить, что это не был простой крестьянин». Это было действительно так – выступавшим был инструктор-кооператор земской управы Николай Александрович Мамырин. Несмотря на членство в партии эсеров, он принципиально выступал против Советов. Причем в отличие от многих восставших позиции своей никогда не скрывал. Например, 27 октября 1917 года вместе с другим эсером Жирковичем в Доме Народа Мамырин призывал собравшихся представителей полковых и фабрично-заводских комитетов не устанавливать советскую власть в Ярославле. Впрочем, в тот момент их никто не слушал. В одном из своих материалов В.А. Мясников приводил такие сведения: «Надо отдать должное Мамырину. Этот уроженец воронежского города Богучар, внук небогатого помещика, хорошо зная крестьянскую психологию, владел аудиторией, хорошо отстаивал интересы своей партии. Не случайно этот человек возглавил ярославский губернский комитет партии социалистов-революционеров, а летом семнадцатого избирался делегатом всероссийского съезда партии эсеров. Был кандидатом в члены Учредительного собрания от Ярославской, Казанской и Тульской губерний. А внешне не подумаешь, что златоуст. Нос – русский, картошиной, легкая кудринка во взъерошенных темных волосах. Ворот толстовки с крупными пуговицами нараспашку… На работу в земство всегда ходил пешком. Любимый напиток – чай с молоком. Вот такой это был агроном… И по долгу службы, и по партийной работе много ездил по уездам. Налаживал кооперативные связи с бурмакинскими льноводами, с картофелеводами в диево-городищенской стороне».

Именно Мамырин и сообщил крестьянам новости о событиях в Ярославле. Один из бывших на этом выступлении жителей села вспоминал: «Говорил, что в Ярославле уже нет власти Советов, что там теперь будет всего очень много. Обещал крестьянам хлеб и все, чем они нуждаются, и вместе с тем призывал крестьян волости идти на помощь Ярославлю». После этого слово взял говорящий с ярко выраженным акцентом офицер-латыш (так сказать, белолатыш из числа подчиненных генерала Гоппера). Не имея возможности поразить своим красноречием, он потрясал своими здоровенными грубыми ладонями, тем самым доказывая, что тоже из крестьян. После этого селян взялась агитировать милого вида молодая учительница, София Богородская, в прошлом выпускница бестужевских курсов в Санкт-Петербурге. По словам ярославских старожилов: «Симпатичная особа, говорунья… Когда ее расстреливали в Костроме, то сорвала с глаз повязку».

Впрочем, особо агитировать местных селян не пришлось; казалось, они только и ждали того, чтобы кто-то сверг советскую власть. Тут же взял слово уважаемый в Диево-Городище человек, мельник Александр Федорович Ершов. Позже на допросе он показал: «Когда штатский стал говорить крестьянам, что у них отберут хлеб, если они не пойдут в город, крестьяне заволновались. Тогда я выступил в защиту учета хлеба и сказал, что хлеб необходимо распределить по населению, чтобы никто не пользовался больше, чем следует, например, на железной дороге получают по 30 фунт, в месяц, что несправедливо. После этого я сказал, что наша родина находится в опасном положении, со всех сторон наступают: в Архангельске французы и англичане, а немцы на Украине, и заняли все хлебные места, и учет и равномерное распределение хлеба необходимы, и, кроме того, в дела России иностранцы вмешиваться не должны. Россия должна управляться не немцами, не французами, не англичанами». Крестьяне активно поддержали это выступление. Появились желающие записаться добровольцами, чтобы идти на помощь Ярославлю. Сход переместился в район пожарного депо (было в селе и такое). Кто-то принес икону, тут же отец Константин (Спасский) и Апполинарий (Витальский) отслужили молебен. После этого селяне разошлись по чайным, решив обсудить, что же делать дальше. Было решено, что село должно разделиться на две части: одни должны были направиться в Ярославль, другие занять оборону в Диево-Городище. Были, конечно, сомневающиеся, но они не рисковали возражать: «Стала собираться толпа, я пошел туда, мне сказали, что собираются идти в город и если кто не пойдет, то тех будут преследовать, а некоторые бабы кричали, что вилами заколем». Нейтральной позиции придерживался, например, сапожник Константин Тихонов. Он вспоминал: «Я работал 7 июля в своем доме, т. е. подколачивал к сапогам резиновые подметки. Ко мне приходит сноха Мария Павловна и говорит, что на собрании постановили идти все в город Ярославль, и я со злобой говорил снохе, что пускай идут, кому нужно». Однако под общим давлением «нейтралитет» быстро улетучился. Как вспоминали очевидцы, наиболее рьяно рвался в бой молодой человек Павел Кононов по кличке Чухонец. В одной из статей В.А. Мясников писал: «А перед этим по селу гонял на лошади, поторапливая людей на площадь ременным кнутом, подросток из отчаянно бедной семьи, живущей в мазанке на окраинной улице Бутырка, Пашка Кононов… Старики высказывают предположение, что тот Пашка был не в полном разуме, уж больно настырным слыл». Как бы то ни было, но именно этот персонаж был главным «белым» активистом села. Один из крестьян рассказывал: «Я хотел идти домой, но меня Кононов Павлуха стращал: застрелим, если уйду». Другой селянин сообщал о грандиозных планах Чухонца: «В этот же день Кононов вернулся, я его видел против нашего дома в кругу местных крестьян. Слышно было, что он говорил, что он объехал всю Прусовщину[3] и что будто все крестьяне обещали завтра быть на собрании».

Сразу же надо оговориться, что сами жители села Диево-Городище ни разу не сомневались относительно того, кого поддерживают и кому идут на помощь: «Поехали на велосипедах в город Ярославль на помощь белой гвардии», «У штаба Белой гвардии встретились с отрядом волости», «Направил нас всех в штаб Белой Гвардии и дал нам проводника», «И нам было дано приказание из штаба белой гвардии, чтобы мы вернулись обратно», «Был второй сельский сход, на котором было постановлено всем пойти в город Ярославль на помогу белой гвардии» – и т. д. Первый отряд добровольцев выдвинулся в сторону Ярославля уже вечером 7 июля. Большая часть передвигалась на велосипедах, но и на них повстанцы не успели добраться до города до темноты. Они остановились в Яковлевской слободе, которая в настоящий момент является восточной окраиной города. Здесь отряд разделился – кто-то ночевал прямо в лесу, кто-то дома у знакомых. Наутро в Яковлевском оказалось уже приличное количество народа – около 200 человек, много людей приходило из окрестных сел и деревень. Собравшись, они двинулись в сторону «мятежных» Тверц, заволжской части Ярославля, где восставшие образовали отдельный фронт, тянувшийся от железнодорожного моста через Волгу до станции Филино. Здесь же началось вооружение прибывших крестьян. И вот именно в этот момент выяснилось, что бо́льшая часть из них были не слишком-то хорошими «вояками». Некоторые, получив винтовку, по привычке тут же направлялись пить чай. Один из участников событий вспоминал: «Все приехали в Тверицы в чайную и стали чай пить, и мы, сидя в чайной, услышали, кричат: “Кто желает брать винтовки”, и потом стали принуждать, чтобы брали оружие». Или: «Но в штаб мы не вошли, товарищи мои пошли в чайную рядом со штабом», «Мне он и другие из толпы предлагали работать в каком-то Комитете, но я наотрез отказался и пошел чай пить». Когда же выяснилось, что, оказывается, нужно будет воевать и выполнять чьи-то приказы, крестьянский энтузиазм и вовсе испарился. Один из крестьян позже вспоминал: «Когда мы приехали на станцию Коченятино и через несколько времени навстречу нам ехал эшелон Красной Гвардии, нам скомандовал офицер в цепь, мы отказались, но офицер в свою очередь закричал, что мы вас расстреляем за то, что не подчиняетесь. Но мы все-таки в цепь не пошли, но в это время близь нас разорвался снаряд, и после этого мы все пошли на платформу вагона и поехали обратно на станцию Урочь». Подобного рода свидетельств – масса: «Я напугался, что могут убить. Собрался, сел на велосипед и поехал за село» – и т. д. В итоге из нескольких сотен прибывших крестьян на тверицком участке боев осталось не более семидесяти. Впрочем, даже это обстоятельство не мешало штабу Перхурова поначалу рассматривать общую тенденцию как благоприятную. Например, в штабном извещении от 9 июля 1918 года сообщалось: «В уездах все больше и больше разрастается восстание крестьян; по точным сведениям, в трех уездах свергнули и свергают власть большевиков, арестовывая советских руководителей и красноармейцев. Повсеместно в волостях крестьяне организовывают отряды добровольцев, вооружают их и посылают в распоряжение Ярославского Штаба. По донесениям из волостей, в настоящее время к Ярославлю массами подходят крестьяне-повстанцы».