Гнев викинга. Ярмарка мести - Джеймс Л. Нельсон

Берси ничего не сказал. Он, как и предполагалось, предоставил Торгриму право принимать решение.

— Хорошо, Кьяртен. Я не стану требовать у тебя клятв, мне достаточно будет твоего слова, что ты готов присоединиться к нам. И ты должен признать, что этим набегом командую я.

— Да, да, конечно. Даю тебе слово, — сказал Кьяртен с некоторой поспешностью.

По правде говоря, Торгрим был рад тому, что Кьяртен и его люди вернулись, ведь это усилило их ряды, но он хотел знать причину, по которой они все-таки присоединились к набегу. Ему было любопытно. У Кьяртена хватало недостатков: он был жаден, лжив, недостоин доверия. Но он не был трусом. Торгрим бился рядом с ним в стене щитов и знал, что Кьяртену хватит храбрости, чтобы не дрогнуть перед превосходящим его врагом. Однако сейчас он боялся, и Торгрим хотел знать, чего именно.

Мужчины пожелали друг другу доброй ночи, и Торгрим сошел с пристани на палубу «Дракона», а затем перебрался на свой корабль, который был спущен на воду всего несколько дней назад, но уже успел стать знакомым и уютным. Спать он устроился на корме «Морского молота», бросив там несколько шкур. Вскоре он почувствовал, что черный морок поднимается изнутри, как прилив.

Мрачное настроение… Иногда бессмысленная ярость овладевала им после заката и сметала прочь его рассудительность. Никто тогда не мог приблизиться к нему. Во сне он видел волков, и порой подобные сны позволяли выяснить нечто, недоступное остальным. Иногда он просыпался совсем не там, где заснул.

Некоторые люди считали его оборотнем, думали, что в подобном состоянии он принимает облик волка. Но Торгрим в это почти не верил.

В молодости темный морок находил на него едва ли не каждую ночь, но затем Торгрим заметил, что чем старше становится, тем реже с ним это случается. Однако сегодня ночью тьма вернулась.

Какое-то время он смотрел на звезды, самые знакомые и неизменные вещи в мире, и чувствовал, как приходит злость. Затем стряхнул с себя покрывала, поднялся и взглянул на отражение лунного света в реке. Он видел, как течение остановилось, вода стала гладкой, а затем хлынула к морю, заставляя корабли, пришвартованные к пристани, натягивать якорные лини на носах.

Наконец, когда небо на востоке окрасили первые лучи рассвета, он снова лег и позволил себе погрузиться в сон. Он спал, но волки ему не снились, зато показалось, что не прошло и мгновения, прежде чем кто-то начал трясти его за плечо.

Торгрим открыл глаза. Сеган указывал на людей, которые развели на берегу костер и теперь готовили овсяную кашу на завтрак. Вскоре дозорные вернулись с дежурства, и доложить им было не о чем, разве что о свинье, которую они убили копьем, решив, что это вражеский разведчик шуршит в кустах. О том, чтобы ее съесть, никто и не заикался: они прекрасно понимали, чем эта свинья питалась в последние дни.

Позавтракав, они вновь пустились в путь. Каждый корабль отходил от пирса, пока «Морской молот» не смог отцепиться от борта «Дракона» и первым пойти вверх по реке. Отлив все еще длился, и движение против течения было затруднено. Мимо проплывали зеленые берега. Кое-где река текла меж широких полей, раскинувшихся далеко, насколько хватало взгляда. В иных местах берега обрамлял густой лес, который спускался к воде так низко, что казалось, будто драккары идут по крутому зеленому ущелью.

Пока его корабль шел против течения, Торгрим следил за уровнем воды. «По крайней мере насчет разлива Кевин не солгал», — подумал он. Вода явно стояла выше обычного. В некоторых местах, где она захватила берега, деревья торчали из воды, как огромный камыш, течение бурлило вокруг стволов. В других местах вода и вовсе скрыла прежние берега и плескалась на зеленых лужайках над ними.

Они гребли целый час, затем Торгрим приказал гребцам смениться, и движение продолжилось. Человек, стоявший на носу, вглядывался вперед, Старри следил за всем сверху, со своего ястребиного гнезда на верхушке мачты, но оба так и не увидели ничего интересного или опасного.

Через час после полудня они миновали очередную деревню на берегу реки, еще более жалкую, чем первая. И, как и в первой, над ней витало нечто зловещее, ничто не шевелилось, и никого не было видно. Останавливаться викинги не стали.

Солнце вновь склонилось к вершинам далеких гор, когда Торгрим позвал Агнарра на корму.

— Эта Встреча Вод, о которой говорил Кевин, — ты знаешь, как далеко до нее идти? — спросил он.

Агнарр покачал головой:

— Я слышал от других, что ее ни с чем не перепутаешь. Это развилка, где встречаются две реки, но как далеко от моря она находится, я не знаю.

— Ладно, — сказал Торгрим. — Нам лучше пришвартоваться на ночь. Вскоре станет так темно, что не отличишь землю от воды.

Четверть мили спустя они нашли место, где берег был достаточно крутым, а река достаточно глубокой, чтобы подвести «Морской молот» к земле. Старри вскарабкался на берег, и вскоре драккар привязали к деревьям за нос и корму, а другие корабли пристроились к нему борт о борт. Ночь они провели там, снова выставив часовых, и на этот раз им не встретилась даже свинья.

На следующее утро солнце поднялось в безоблачное небо, обещая еще один день непривычно хорошей погоды. Это заставило людей нервничать. Они считали, что за подобный дар придется заплатить. А милосердие богам было несвойственно.

«Невероятно», — подумал Луи де Румуа. За последние несколько дней это слово довольно часто появлялось в его мыслях, поводов для этого хватало. Например, погода. Для Румуа в ней не было ничего необычного, но по меркам Ирландии, насколько понимал Луи, такая погода являлась почти чудом. Второй день подряд было солнечно, воздух оставался теплым, пар больше не поднимался от земли, и вещи просохли, по-настоящему просохли. Луи уже не помнил, когда в последний раз ему было так сухо и тепло. Даже когда не шел дождь, промозглая сырость была такой пронизывающей, что все становилось влажным.

Кипучая деятельность вокруг грядущей ярмарки в Глендалохе удивляла его не меньше. Он пробыл в монастыре больше двенадцати месяцев, а значит, застал прошлогоднюю ярмарку, но совершенно ее не помнил. Его так потрясла внезапная перемена судьбы — из франкского принца и командира отряда он в течение месяца превратился в нищего сироту, изгнанного на край земли, — что он почти не осознавал происходящего рядом с ним. Но это давно прошло. Теперь, после долгой зимы в монастыре, во время которой как будто вообще ничего не случалось, а дни текли в бесконечной изматывающей рутине, он предельно остро осознавал каждую смену обстоятельств и поражался тому, что видел.

Невероятными казались и люди, собравшиеся под его командованием. То была самая пестрая шайка пустозвонов, недоумков и калек из всех, которые он когда-либо видел, больше напоминавшая колонию прокаженных, чем отряд воинов.