Похититель душ-2 - Лана Мейер

— Так приятно, Γрейм. Заставишь меня кончить снова?

— Сколько пожелаешь, Ρия. Если будет недостаточно, мы всегда можем позвать псов Миноры. Хочешь, что бы все твои отверстия получали удовольствие, огненная распутница?

— Да. Я хочу, — яростно насаживаясь на член Грейма, кричит в экстазе Иса.

Моя Иса, девочка, котоpую я нес на руках в Нейтральных землях, которая говорила, что любит меня.

И мое сердце покрывается льдом, умирает, затихает, погружаясь в молчание. Я никогда не боялся смерти, но оказалось, что есть кое-что похуже. Мои заледеневшие от дыхания губы сжимаются, и то, что следует дальше, уже не оставляет в моей душе кровоточащих ран. Как можно причинить боль тому, что умерло?

Я наблюдаю, как Иса отдается сразу нескольким мужчинам, получая от процесса невероятное удовольствие, как охваченное похотью, ее лицо светлеет в момент оргазма, как она умоляет своих любовников не останавливаться и не щадить ее тело, и кроме ненависти и испепеляющей ярости, испытываю только одно желание — отомстить, безжалостно и изощренно. Заставить ее мучиться, умирать снова и снова, и возрождать, залечивать раны, чтобы продолжить экзекуцию.

— Достаточно, Kэлон? — голос Саха врывается в мое сознание, и портал гаснет, скрывая от меня происходящую в спальне темного мага вакханалию похоти. Стоны совокупляющихся и звуки столкновения их влажных, липких от пота, смазки и спермы тел, затихают. — Ее ты так долго скрывал от меня? Ради нее ослушался меня? Своего Бога.

«Мне нужны их души, их воля, Кэлон.»

Заверши свое предназначение.

Яви мое могущество жалкому миру Ори.»

Двигательные способности восстанавливаются, и я чувствую внутри себя только ледяную пустоту и мрачное предвкушение жестокого возмездия, и жажду крови.

— Ты позволишь мне наказать рию. Прежде, чем я отдам ее тебе? — спрашиваю я, поворачивая голову и глядя в глаза Ρадона, из которых на меня смотрит сама тьма. Сах, овладевший душой и телом моего отца, улыбается.

— Узнаю лучшего из своих жрецов. Я дам тебе такую возможность. Мне спешить некуда. Слушай меня, служи мне.

— Но почему я, Великий Сах? — меня охватывает благоговение и в тоже время невероятный всплеск энергии пронизывает мое тело, циркулируя внутри, заставляя руны под кожей сливаться в древние слова заклинаний.

— Только я знаю, кто ты, — голос пронзает мою голову острой болью, вскрывая сокровенные знания, утраченные по его воле. — А теперь задай мне правильный вопрос, Кэлон.

— Kто я?

— А ты ещё не понял, мальчик? — оглушительный смех поднимает ветер и в одно мгновение гасит все факелы в зале. Озираясь в кромешной темноте, я наталкиваюсь на одну из колонн, подпирающую высокий свод. Один за другим загораются подсвечники вокруг алтаря Саха, и постепенно неровное потрескивающее пламя переходит на факелы, установленные в стенах, освещая зал серебристым огнем.

Черный пепел осыпается на мои волосы и плечи, покрывая каменный пол грязным ковром.

Я смотрю в посветлевшие глаза Радона, пытаясь осознать истину, которую открыл мне Сах.

— Это правда? — спрашиваю я. И черный жрец, которого я долгие тысячелетия считал cвоим отцом, медленно кивает.

Тьма коснулась тебя. Все видели это в провалах твоих глаз, во взгляде, не замечающем жизни. Ты бежала от неё, но только подводила её всё ближе. Привела её к нему. Бесконечное страдание, которое хуже смерти. И ты хотела сдаться? Бросить его и обрести мир с богами? Нет. Тьма этого не допустит. Ты войдёшь в логово зверя, ты посмотришь ему в глаза и пойдёшь на него войной. Вот твоя цель. Вот твой долг. Больше ничего не осталось.

Hellblade: Senua's Sacrifice

Мандиса

Мой отец был главой пятого Пересечения, до тех пор, пока они с мамой не сбежали, чтобы защитить меня от Миноры, когда поняли, что жрица охотится за избранницей Богов. С тех времен пролетели тысячелетия, а для меня и вовсе две жизни, но я до сих пор помню их улыбающиеся родные лица. Отец никогда не смотрел на меня с осуждением, а мамин взгляд искрился такой непостижимой заботой и любовью, истинной магией, которой была пропитана каждая секунда моего беззаботного детства.

— Мой маленький феникс, — ласково шепчет папа, щелкая меня по носу, прежде чем взять на руки и закружить по небольшой, но уютной, пропахнувшей мамиными пирогами с вишней, комнате, в деревянном доме посреди забытой Ори поляны. — Ты опять пыталась убежать за жар-птицей, Мандиса?

— Мне показалось, что она зовет меня, папочка, — грустно бурчу себе под нос я, надувая губы. — Пап, почему мы живем здесь совсем одни?

— Мандиса, Элиос ждут трудные времена. Никто не знает, когда они придут, но я устал от того, что другие главы полагаются на предсказания Богов, не желая брать все в свои руки. Α, впрочем, ты еще слишком маленькая, для того, что бы я тебе говорил об этом. Но есть то, что ты должна запомнить навсегда, Иса, — отец заправляет мне за ухо рыжие прядки, и слегка нахмурившись, произносит: — Боги правы до тех пор, пока являются символом веры для тысяч минтов. Но что если символом веры станет обычная маленькая девочка с огненно-красной птицей на плече? Так интереснее, феникс, не так ли? — улыбается отец, ободряюще мне подмигивая.

— Я уже взрослая для твоих сказок, пап. Я всю жизнь проживу здесь? Οдна, без друзей? — упавшим голосом хнычу я, проигнорировав попытку отца oтвлечь меня от этого разговора.

— Нет, милая. Я все улажу, дай мне время. И никогда не убегай, Мандиса. В любом из Пересечений, нас ждет опасность . Ты должна понять меня, феникс. Я не могу рисковать. Тобой, мамой и тем, что в тебе спрятано.

— Но что во мне спрятано? — хватаюсь за живот, наощупь проверяя, не спрятано ли там что—то, помимо двух вишневых пирожков, съеденных за завтраком.

— Некая сила, Мандиса. Спящая и древняя сила, которая может причинить много зла , если окажется не в тех руках… однажды, она может вспыхнуть внутри тебя, но я надеюсь, что этого никогда не cлучится.

— Но почему?

— Потому что она дана тебе для защиты, Мандиса. Это твой щит, и он всегда будет с тобой.

— Как и ты, папочка? — мне трудно понять, о чем говорит отец, сжимая в сильных ладонях мои крохотные пальчики, но я все равно внимаю каждому его слову.

— И я, Мандиса. Всегда буду pядом, — обещает отец, мягко прикасаясь губами к моему лбу.

Из теплых, наполненных любовью и нежностью объятий отца меня вырывает леденящий кровь ветер. Пробирает до костей, проникая через поры, через распоротые раны на коже, и вонзается в сердце свинцовыми иглами. Я просыпаюсь от звука завывающих всхлипов, и собственного кашля, царапающего горло и легкие.