Те слова, что мы не сказали друг другу - Марк Леви

Ты встал и поблагодарил нас за подарок, который мы тебе сделали. Мы, правда, ничего особенного не сделали, но Матиас все же сказал: не за что, мы рады, что оказались тебе полезными. Антуан предложил проводить тебя до пропускного пункта.

И мы снова тронулись в путь. Все расходились по домам, потому что революция революцией, а дома и семьи этих людей находились в разных частях города.

По дороге ты взял меня за руку, и я не отняла ее; так мы и прошагали несколько километров.

* * *

— Джулия, ты дрожишь, я боюсь, что ты простудишься. Давай-ка вернемся в отель. Если хочешь, давай купим этот портрет, и ты сможешь любоваться им сколько угодно, только в тепле.

— Нет, его нужно оставить здесь, он не продается. Пожалуйста, дай мне еще несколько минут, и мы уйдем.

* * *

Люди, находившиеся по обе стороны пропускного пункта, все еще ожесточенно долбили бетонную Стену. Здесь нам предстояло разойтись. Ты первым попрощался с Кнаппом. «Позвони, как только сможешь», — сказал тот, протянув свою визитку. Он был журналистом — не потому ли и ты выбрал эту профессию? Или, может, вы оба в юности поклялись заниматься журналистикой? Я много раз задавала тебе этот вопрос, и всякий раз ты уклонялся от ответа, заменяя его хитроватой усмешкой — как делал ты всегда, если я тебе очень уж досаждала. Ты пожал руки Антуану и Матиасу и только потом повернулся ко мне.

Если бы ты знал, Томас, как я испугалась тогда, испугалась, что так никогда и не узнаю твоих губ. Ты вошел в мою жизнь, как наступает лето — внезапно, без предупреждения, как проникают утром в комнату блики солнечного света. Погладив меня по щеке, ты наклонился и легонько поцеловал в глаза. «Спасибо». Это было единственное слово, которое ты произнес, уже отойдя от меня. Кнапп следил за нами, я подметила его пристальный взгляд. Он словно ждал от меня каких-то слов, которые помогли бы навсегда стереть память о тех годах, что разлучили вас, сделали такими разными жизни двух близких друзей. И вот теперь один из них возвращался в свою редакцию, а другой — в Восточный Берлин.

И я крикнула: «Возьми меня с собой! Я хочу познакомиться с твоей бабушкой!» — и, не ожидая ответа, просто схватила тебя за руку, и, клянусь, никакая сила в мире не заставила бы меня разжать пальцы. Кнапп пожал плечами и, глядя в твое оторопелое лицо, сказал: «Теперь путь свободен, приходите в любое время, когда вздумается!»

Антуан попытался меня отговорить, убедить, что это безумие. Может, он был прав, но я никогда в жизни не испытывала такого опьянения. Матиас толкнул его локтем: с какой стати он вмешивается'? Потом подбежал ко мне и обнял. «Позвони нам, когда вернешься в Париж», — шепнул он, торопливо нацарапав номер телефона на клочке бумаги. Я в свой черед обняла их обоих, и мы расстались. Томас, я так никогда и не вернулась в Париж.

Я пошла за тобой; на заре 11 ноября, воспользовавшись суматохой, царившей на границе, мы перешли в Восточный Берлин; наверное, в то утро я была первой американской студенткой, вошедшей в эту часть города, а если не первой, то уж во всяком случае самой счастливой.

Знаешь, я ведь сдержала свое обещание. Помнишь то темное кафе, где ты заставил меня поклясться, что, если когда-нибудь судьба разлучит нас, я должна быть счастлива несмотря ни на что? Я хорошо понимала, почему ты это сказал: иногда моя любовь слишком угнетала тебя, ты ведь так настрадался от недостатка свободы, что тебе было трудно решиться связать свою жизнь с моей. И я сдержала эту клятву, хотя тогда и рассердилась на тебя — ведь этими словами ты омрачил мое счастье.

Я собираюсь выйти замуж, Томас, вернее, я должна была выйти замуж в прошлую субботу, но свадьбу пришлось отложить. Это длинная история, но именно она привела меня сюда. И, может быть, привела именно затем, чтобы я последний раз смогла увидеть твое лицо. Поцелуй от меня свою бабушку там, на небесах.

* * *

— Джулия, это же просто нелепо! Видела бы ты себя со стороны — точь-в-точь твой отец на батарейках с истекшим сроком годности! Целую четверть часа торчишь как вкопанная перед этими рисунками, да еще бормочешь невесть что…

Вместо ответа Джулия быстро пошла вперед. Энтони Уолш ускорил шаг, чтобы догнать ее.

— Могу я в конце концов узнать, что случилось? — настойчиво спросил он, поравнявшись с ней.

Но Джулия замкнулась в упрямом молчании.

— Взгляни-ка, — продолжал Энтони, показывая дочери свой портрет, — ведь здорово получилось! Держи, я дарю его тебе, — весело добавил он.

Джулия никак не отреагировала.

— Ну ладно, я тебе преподнесу его позже. Видно, ты сейчас не в настроении.

И поскольку Джулия по-прежнему молчала, Энтони заговорил сам:

— Скажи, почему тот портрет, который ты так внимательно разглядывала, кого-то мне напоминает? Не этим ли объясняется твое странное поведение там, на набережной? Не могу понять, в чем дело, но это лицо мне явно знакомо, просто дежавю какое-то!

Еще бы незнакомо — ведь на это лицо обрушился твой кулак в тот день, когда ты примчался за мной в Берлин. И это было лицо человека, которого я любила, когда мне было восемнадцать лет, и с которым ты меня разлучил, насильно отправив в Нью-Йорк!

Ресторан был почти полон. Услужливый официант тотчас принес им два бокала шампанского. Энтони к своему не притронулся, Джулия же выпила шампанское залпом, после чего осушила бокал отца и знаком велела официанту налить еще. К тому времени как им подали меню, она уже захмелела.

— Не пора ли тебе остановиться? — посоветовал Энтони, когда она заказала четвертый бокал.

— С какой стати? Смотри, сколько в нем пузырьков, и вкус бесподобный!..

— Ты пьяна.

— Ну нет, до этого еще далеко! — ответила Джулия, хихикая.

— Все же могла бы сдержать себя. Неужели ты хочешь испортить наш первый совместный ужин? Вовсе не обязательно напиваться до тошноты, просто скажи откровенно, что хочешь уйти, и все.

— Ни за что! Я хочу есть!

— Можно заказать ужин в номер, если тебе угодно.

— А по этому поводу скажу вот что: по-моему, я уже вышла из того возраста, когда слушаются чужих советов.

— Девочкой ты вела себя точно так же, когда пыталась вывести меня из терпения. Но ты права, Джулия, мы оба уже вышли из этого возраста — и ты и я.

— Если вдуматься, это был единственный выбор, который ты не сделал вместо меня.

— Какой выбор?

— Томас!

— Нет, он был не единственным, а первым, и впоследствии, если помнишь, ты сделала много других.

— А ты всегда стремился контролировать мою жизнь.

— Что ж, этой болезнью страдают многие отцы, однако ты непоследовательна, ведь ты упрекнула меня в том, что я почти всегда отсутствовал.