Русская сила графа Соколова - Валентин Лавров

— И водки еще прикажи подать! — сказал Кошко. — «Смирновской», тридцать первый номер.

Сыщики вышли на шумный Охотный ряд, заставленный палатками и магазинами торговцев. Москва жила бурной, напряженной жизнью: широко гуляла, торговала, покупала, справляла свадьбы и крестины, хоронила, громыхала трамваями, кишела множеством разнообразного люда, все время куда-то спешившего.

Сыщики забрались в полицейские сани, укутались двумя большими медвежьими шкурами, которые извозчик предупредительно уносил в кучерскую комнату трактира.

— Чтобы не простыли!

Кучер погнал пару сильных, застоявшихся лошадок через Красную площадь, затем свернул влево — на Варварку. Уже минут через десять сыщики подкатили к трехэтажному дому на углу Солянки и Подкопаевского переулка, напротив церкви Рождества.

Возле подъезда стояло несколько человек — старушки в темных платочках, высокий старик в темных очках и заячьем треухе, молодая толстая баба, перевязанная крест-накрест платком, и среднего роста мастеровой в короткой железнодорожной шинели, каракулевой шапке с кокардой.

Последний и оказался дядей покойной.

При виде полицейского начальства железнодорожник сдернул шапку, упер взгляд себе под ноги и, не обращаясь ни к кому конкретно, быстро и невнятно заговорил:

— Господа полицейские, вы покойную не вскрывайте. Мы — старообрядцы, у нас не положено по религии.

Толстая баба крикнула:

— Вы следствию наведите! Верке чего вешаться, грех страшный на душу брать? Жила в свое удовольствие — и деньги водились, и любовник захаживал… Разберитесь, а то на девушку всякий посягнуть может.

Дядя-железнодорожник махнул рукой:

— Да не слушайте ее, так мелет разное, язык без костей!

— А вы, сердечные, никак знали покойную? — спросил Соколов, обращаясь к любопытным.

— Как бы не знали, тут не мерзли. Вот переживаем.

— Хорошей была покойница?

Соседи враз затараторили:

— Уж такая славная, лучше не бывает! Всегда первой поздоровкается, расспросит про житье-бытье. Добрая девушка была. И жених ее, Калугин, как бы с горя руки на себя не наложил. Говорит: «Утоплюсь в проруби, потому как любил самозабвенно!» Вы, ваши благородия, вникните.

— Вникнем! — заверил Кошко. — Пройдем, Аполлинарий Николаевич… — И, уже войдя в подъезд — негромко, лишь Соколову: — Мне дядя убитой не нравится, подозрителен…

Жилище швеи состояло из прихожей, кухоньки с изразцовой печью и единственной жилой комнаты в пятнадцать метров. В комнате стояли комод, стол, застланный довольно чистой скатертью, и кровать с металлическими шишечками. Везде царил порядок, все стояло на своих местах.

Девушка, задрав подбородок, висела на толстой бельевой веревке, привязанной к спинке кровати, и вытянув вдоль пола ноги в теплых чунях. На покойной была надета новая юбка, которая аккуратно прикрывала до щиколоток ноги. На бледных щеках отчетливо проступили обильные следы румян, которые столь любят девушки, лишь недавно перебравшиеся из деревни в город.

— Положение тела полувисячее, — отметил доктор Павловский. — Одежда целая, не поврежденная.

— И юбка в таком совершенном порядке, словно девушка боялась показать голые колени или неаккуратность, — отметил Соколов.

— Девицы, прежде чем покончить с собой, нередко думают о том эффекте, который будет производить их труп, — нравоучительным тоном произнес Кошко. — Известно немало случаев, когда девушка, прежде чем покончить с собой, делала изящную прическу, надевала лучшее нижнее белье и верхнее платье.

Соколов возразил:

— Но девушке, испытывающей дикую боль во время повешения, изрядно длящуюся при таком способе повешения, как этот — полувисячий, невозможно сохранить порядок в одежде. И уж во всяком случае, не станет мазаться румянами. Если хочешь хорошо выглядеть, проще не лезть в петлю.

Кошко недовольным тоном бросил:

— Жизнь многообразна, и неразумно различные ее проявления втискивать в жесткие рамки.

Соколов заглянул под стол:

— А вот пустая бутылка «Нежинской рябины».

Тем временем открылась наружная дверь и шаром вкатился румяный с мороза Ирошников, который ездил в сыск за фотоаппаратом. Он стал протирать запотевший объектив, прилаживать треногу.

— Гений экспозиции, проявителя и закрепителя прибыл! — приветствовал его Соколов. И обратился к начальнику сыска: — Хочешь пари: прежде чем повесить Трещалину, ее убили? И убийцей никак не мог быть ее дядя.

— Почему?

— Да потому, что старообрядцы алкоголь не употребляют, а этот железнодорожник, судя по всему, рьяный ревнитель старины.

Ирошников щелкнул затвором камеры, на мгновение всех ослепив вспышкой магния. Вынимая пластинку, сказал:

— Тогда необходимо ответить на вопрос: кто последним заходил к девушке?

Кошко ответил:

— Я опросил соседей, дядю и жениха-официанта. Соседи дружно показали: «Вечером Трещалина вернулась к себе около десяти часов, была в добром расположении духа». Дворник Мартиросов свидетельствует: «Я встретился с Верой у ворот. Она была веселой, сказала, что ходила в кино, смотрела фильму про Соньку Золотую Ручку. После этого свет в ее окне был часов до двенадцати».

Соколов сказал:

— Все это подтверждает мысль: где-то ходит убийца и посмеивается над нами.

Кошко задумчиво почесал подбородок:

— Да-с, тут есть повод для размышления! — Он с нетерпением поглядел на Ирошникова: — Юрий Павлович, ты скоро закончишь фотографировать?

Ирошников весело отвечал:

— Для грозного начальника рад стараться! Все, последний снимок сделан.

— Вот бутылка и стаканы — снимешь с них отпечатки пальцев, но прежде помоги Павловскому положить труп на кровать. И выньте девицу из петли.

Павловский перерезал веревку, не тронув узла.

(Читатель моих книг знает: по характеру петли, ее вязки порой можно определить убийцу. Вот как наставляли пособия криминалистики: «Весьма важно осмотреть узлы и определить их форму, так как люди известных профессий привыкают делать узлы, свойственные их занятиям. Так, моряки делают морской узел — со скользящей петлей, ткачи тот узел, что употребляется при разрыве нитки, рыбаки — как на сетях, цыгане — так называемый заворотень и пр. Петля вместе с трупом обычно отправляется в морг».)

Девушку положили на кровать, обнажили тело. Кошко сказал:

— Юрий Павлович, садись за стол и пиши протокол! Павловский внимательно осмотрел труп.