Спаси ее - Сильвен Форж

Он обидел ее. Я это знаю, потому что она написала на стене дома, что он – подонок.

– Почему вы думаете, что надпись на стене сделала именно ваша дочь?

– Потому что она написала не его имя, а ник из онлайн-игры.

Ларивьер недоверчиво почесал затылок:

– И где находится это место?

Алексис неловко развернул карту, лежавшую в кармане его пальто. Он указал на маленький черный квадрат возле ущелья.

– А, понятно, это ферма братьев Санчес, – прокомментировал жандарм. – Вообще-то она находится с испанской стороны. Ферма заброшена с тех пор, как братья повесились из-за того, что в реке, куда овцы ходили на водопой, были обнаружены ядовитые вещества. Вся скотина погибла в течение двух недель. Некоторые обвиняли в этом рудник и вольфрам.

Алексис кивнул:

– Именно там была моя дочь.

– Это недалеко от Черного озера, – добавил Ларивьер. – В то время масса любопытствующих приезжали туда ради острых ощущений. Хозяин хостела, расположенного в долине, нагрел руки на этом деле, так как с озером была связана зловещая легенда.

Алексис предпочел умолчать о своем посещении хостела Сенешаля.

– Я знаю, что моя дочь побывала на ферме, – сказал он, вставая. – Одного не могу понять, почему вы не исследуете ферму с помощью люминола? Ведь люминол используют в криминалистике, чтобы найти следы крови.

Ларивьер громко рассмеялся:

– У нас тут не «Полиция Майами». Овчарня Санчесов продувается всеми ветрами, и малейшие следы, если они были, уже давным-давно уничтожены. Наверняка там повсюду испражнялись животные, а люминол реагирует и на такого рода загрязнения. Мой вам совет: забудьте об этом!

Жандарм взглянул на Алексиса, а потом перевел взгляд на фотографию.

– Это он расквасил вам нос? – спросил он, указывая пальцем на Орельена Вассера.

В ответ Алексис сделал неопределенный жест рукой.

– А если он подаст заявление на вас, ссылаясь на самооборону? Мне придется взять вас под арест, и ваше дурацкое расследование на этом закончится. Хороши же вы будете!

Глаза Алексиса заблестели.

– Но вы ведь ничего не предпримете, правда же? Я имею в виду в отношении этого типа.

Ларивьер вздохнул:

– На каком основании я должен его вызвать? Я уже сказал вам, что дело окончательно закрыто.

Алексис схватил самоклеящийся блок для записей, лежавший на столе, оторвал от него листок, торопливо написал несколько строк и протянул жандарму:

– Вот адрес этого парня, он вам понадобится, когда вы будете его разыскивать.

– Я только что сказал вам – это будет самоуправство, забудьте об этом!

– Ну уж нет… впрочем, вы мне подсказали одну идею. Вы допросите Орельена, потому что я подаю заявление на него за умышленное нанесение телесных повреждений. Когда он будет здесь, мое слово будет против его слова, и во время очной ставки он будет вынужден дать объяснения.

Ларивьер поднялся со стула вне себя от ярости:

– Вы считаете себя хитрее других, да? Поднимайте свою задницу со стула и проваливайте.

Алексис медленно встал.

Ларивьер подошел к нему:

– А если вы продолжите играть в сыщика, я без колебаний сообщу о вашем поведении прокурору, который напомнит вам, что закон запрещает проводить расследования в обход правоохранительных органов.

Он крепко схватил Алексиса за локоть и ускоренным шагом повел к выходу.

– Принеси мне бумажное полотенце, – рявкнул он молодому жандарму в приемной, возвращаясь в кабинет. – Маляр замызгал краской мою розетку.

Глава сорок вторая

Белый пикап остановился перед пансионатом для престарелых, инвалидов и больных, расположенным в центре большого парка Сент-Альбана. Сидевший на водительском месте Дэррил – бородатый мулат крепкого телосложения – порылся в бардачке и достал оттуда упаковку дезинфицирующих салфеток. Одной салфеткой он тщательно вытер руки, другой – руль и ручку двери. Затем надел стерильные латексные перчатки, вышел из пикапа и закрыл его. Две магнитные наклейки на дверях, не отличавшиеся цветом от кузова, скрывали логотип автомобильной компании.

Его мать Абигайль жила в комнате в конце западного крыла, и Дэррил каждую неделю приезжал ее навестить. Его приемный отец покоился на местном кладбище в глубине парка, вместе с другими рудокопами.

Он остановился, чтобы посмотреть на оконные витражи: некоторые из них напоминали ему об их горестном пути из Африки. Ее мать изнасиловал военнослужащий ООН – белый мужчина, национальность которого она не знала. Отвергнутые своей общиной, они уехали в поисках лучшей жизни. В то время Дэррилу было всего четырнадцать, но он обладал недюжинной силой. Проводник посадил их вместе с другими мигрантами на видавшую виды яхту – в ту пору не было регулярных морских сообщений между Африкой и Европой. Это был ад. Когда после двухнедельного дрейфа яхту заметило грузовое судно, на борту, кроме Дэррила и его матери, никого не осталось из живых. Кругом были следы крови, из-за нестерпимой жары стоял отвратительный запах; из-за глотка пресной воды люди убивали друг друга, а тех, кто пытался сопротивляться, бросали за борт. Дэррил и его мать укрылись в единственной каюте, заблокировав дверь багром. Они просидели там три дня. Когда жажда стала нестерпимой, Дэррил, вооружившись молотком, отважился выйти на палубу. Там двое мужчин сцепились из-за последней канистры с водой. Недолго думая, Дэрилл мощным ударом проломил череп одному из них. Второй сразу поднял руки в знак капитуляции, но Дэррил не пожалел и его – ударил мужчину молотком по виску, и тот, вскрикнув, упал в море.

Хотя Дэррил с матерью выжили, дни, проведенные на яхте среди ужасающей грязи и зловония, не прошли даром – у Дэррила развился навязчивый страх инфекций. Мать была единственным человеком, к которому он мог прикасаться, не морщась от отвращения и не протирая руки санитайзерами.

Мать сидела в своем кресле с затертыми подлокотниками. Подойдя к ней, он поцеловал ее и положил на тумбочку черничный пирог, который купил в единственной булочной Сент-Альбана. Абигайль обожала черничный пирог.

– Как ты, сынок?

– Хорошо, мама.

Он взял стул, чтобы сесть рядом с ней.

Через оконное стекло ощущалась умиротворяющая тишина, окружавшая старое здание.

– Как дела на работе?

Дэррил, глядя в окно, бормотал привычные ответы. Ни один из них не был правдивым.

Она так гордилась им, должностью, которую он занимал в лаборатории. Но прежде всего она испытывала бесконечную благодарность к его шефу – богатому человеку с добрым сердцем: он взял их с сыном под свою опеку, вплоть до того, что оплатил дорогостоящее лечение болезни, которую Абигайль подхватила в Африке.

Дэррил, думая о своем, рассматривал женщину в белой блузе, беседовавшую с незнакомцем на краю лужайки рядом с небольшим кладбищем. Высокую брюнетку звали Маэль Жорди. Она была не только