Четыре ветра - Кристин Ханна

В такую жару она не встретила ни одного автомобиля, ни одного фургона. Только птицы сидели на телефонных проводах. Коровы и лошади бродили, жалобно выпрашивая еду и воду. Фермеры выпускали своих животных на волю, не в состоянии ни зарезать их, ни позаботиться о них.

Когда Элса добралась до Тополиного, волосы у нее растрепались, косынка промокла от пота.

Она остановилась на Главной улице. Мимо прошуршало перекати-поле, царапнув голую лодыжку. Тополиное лежало неподвижно, точно под наркозом: магазины заколочены, никакой зелени, тополь, в честь которого назвали городок, почти засох; ветер там и сям вырвал доски из дощатой мостовой.

Элса подъехала к железнодорожной станции и слезла с велосипеда.

Может, он еще здесь.

В здании станции пустые скамейки. Грязный пол. Питьевой фонтанчик только для белых.

Она приблизилась к кассе. В арке окошечка сидел мужчина в пыльной белой рубашке с черными нарукавниками.

– Здравствуйте, мистер Мак-Элвейн.

– Здрасьте, миссис Мартинелли.

– Мой муж был здесь недавно? Он купил билет?

Кассир смотрел на бумаги на своем столе.

– Пожалуйста, сэр. Не заставляйте меня вас умолять, выпытывать у вас правду. Для меня это и так достаточно унизительно, вы согласны?

– У него не было денег.

– Он сказал, куда хочет уехать?

– Лучше вам этого не знать.

– Нет, скажите.

Кассир посмотрел на нее и вздохнул:

– Куда угодно, только бы не оставаться здесь.

– Он так сказал?

– При этом он чуть не плакал. Может, вам от этого станет легче.

Мужчина достал смятый, запачканный конверт и протолкнул его через железную решетку кассы:

– Он просил передать это вам.

– Он знал, что я приду?

– Жены всегда приходят.

Она сделала глубокий вдох, пытаясь успокоиться.

– Может, если у него не было денег, он…

– Он сделал то же, что и все.

– Все?..

– Мужчины по всей стране бросают свои семьи. Мужья и жены бросают детей и родных. Я никогда ничего подобного не видел. Мужчина в округе Симаррон убил всю свою семью, а потом уехал.

– Куда же они едут без денег?

– На Запад, мэм. В основном. Запрыгивают на первый же поезд, который проходит через город.

– Может, он вернется.

Кассир вздохнул:

– Еще никто из них не возвращался.

Элса остановилась, выйдя из здания станции. Вскрыла письмо Рафа медленно, будто оно могло загореться. Слова на грязной и смятой бумаге кое-где расплылись. От его слез?

У Элсы даже слез не было.

Душевная боль так долго была частью ее жизни, что сделалась и частью ее самой, как цвет волос или легкая сутулость. Иногда она смотрела на мир сквозь боль, как сквозь линзу, а иногда боль служила шорами, которые она надевала, чтобы не видеть. Но боль никогда никуда не девалась. Элса считала, что сама повинна в этой боли, она отчаянно пыталась докопаться до ее сути, но так и не смогла найти в себе дефекта, который был бы в ответе за боль. Родители видели его. Отец так точно. И ее младшие, более красивые сестры. Они все чувствовали, что Элсе чего-то недостает. Лореда, конечно, тоже видит.

Все – включая и саму Элсу – думали, что она проведет жизнь, как бы оправдываясь, спрятавшись среди нужд людей более ярких, чем она. Будет обо всех заботиться, поддерживать в очаге огонь.

А потом она встретила Рафа.

Своего красивого, обаятельного мужа с переменчивым характером.

– А ну подними голову, – сказала она вслух.

Ей нужно думать о детях. О двух маленьких людях, которые нуждаются в утешении после предательства отца.

О детях, которые вырастут, зная, что отец бросил их в тяжкие дни.

О детях, которых, как и Элсу, сформирует душевная боль.

Когда Элса добралась до фермы, она чувствовала себя медленно ломающейся машиной. Все в доме были заняты делом. Роуз и Лореда на кухне готовили пасту, а Энт и Тони в гостиной натирали маслом кожаную упряжь.

С сегодняшнего дня жизнь детей навсегда изменится. Поменяется их мнение обо всем, но прежде всего о самих себе, о долговечности любви, о собственной семье. Теперь они всегда будут знать, что отец не любил мать – и их самих – настолько, чтобы остаться с ними в трудные времена.

Что хорошая мать делает в таких обстоятельствах? Рассказывает жестокую, уродливую правду?

Или лучше соврать?

Если Элса соврет, чтобы защитить детей от эгоизма Рафа, а Рафа – от их негодования, то пройдет немало времени, прежде чем правда всплывет, если они вообще ее узнают.

Элса прошла мимо гостиной, где сидели Тони с Энтом, в кухню, где ее дочь месила тесто для пасты на посыпанном мукой столе. Элса стиснула худенькое плечико дочери. Ей так хотелось крепко прижать ее к себе, но, откровенно говоря, сейчас она не перенесет, если и дочь ее оттолкнет.

Лореда отстранилась.

– Папа где?

– Да, – спросил Энт из гостиной, – где он? Я хочу показать ему наконечник стрелы, который мы с дедушкой нашли.

Роуз у плиты солила воду в кастрюле. Она взглянула на Элсу и выключила горелку.

– Ты что, плакала? – спросила Лореда.

– Глаза слезятся от пыли, – ответила Элса, заставив себя улыбнуться. – Дети, пойдите поищите картошку. Мне нужно поговорить с бабушкой и дедушкой.

– Прямо сейчас? – заныла Лореда. – Терпеть этого не могу.

– Прямо сейчас, – ответила Элса. – И брата с собой возьми.

– Энт, – вздохнула Лореда, отодвигая тесто, – пойдем копаться в грязи, как свиньи.

Энт захихикал:

– Я люблю копаться в грязи.

– Потому что ты поросенок.

Дети, шаркая ногами, вышли и захлопнули за собой дверь.

Роуз уставилась на Элсу:

– Ты меня пугаешь.

Элса прошла в гостиную и налила себе виски из бутылки Тони.