Ты такой светлый - Туре Ренберг

Когда там жило семейство Хогне, мы тусовались у них постоянно. Знали, как у них все устроено. Обедали с ними, хотя близкими друзьями нас было не назвать. Но мы помогали им по‐соседски, например, когда четыре года назад у них завелись крысы. Вот уж была морока. Крысы в доме – тот еще геморрой, мы у Хогне насмотрелись на все прелести этого дела: чертовы паразиты грызут что ни попадя, гадят повсюду, вонь от них несусветная, не говоря уж о том, насколько противно было всем в семье Хогне сознавать, что эти мерзкие создания по‐хозяйски расхаживают по всему дому, как будто он целиком их.

Началось все как‐то вечером в пятницу, когда Марие и Эспен, уложив малышню, устроились перед телевизором с бокалом красненького. Тогда у них все было хорошо, чувства еще не перегорели. В ту пору все соседи знали друг друга, все ладили между собой, и теперь, после случившегося, те времена вспоминаются с ностальгией – кажется, будто тогда постоянно светило солнце. По участкам носились детишки, люди держались свободно и естественно.

Насколько я помню, соседи сели смотреть “Клан Сопрано” на DVD. Тогда еще стриминговые сервисы были в диковинку, так что все обменивались DVD. Точно, так и было: вечер пятницы, красное вино, диск из коробки. Фильм уже шел вовсю, когда с кухни, которая у них тоже на первом этаже, но с другой стороны, послышались какие‐то звуки. Соседи поставили видео на паузу и прислушались.

– Слышишь?

– Ннет… А что?

– Ну вот… Ой, погоди, вот оно.

Снова эти звуки. Шарканье, шуршание, топот крохотных лапок.

Эспен рассказывал мне, что они практически одновременно посмотрели друг на друга и шепнули: – Что это?

Из гостиной они прокрались на кухню. Шуршание тут же прекратилось. Но они довольно долго стояли, не шевелясь, стараясь не шуметь, и оглядывали кухню, пытаясь рассмотреть что‐нибудь в полутьме. Снова послышались те же звуки. Снова пошла работа: шуршание, шаркание, крохотные лапки. У Эспена и Марии мурашки по спине побежали: они сообразили, что в доме завелась живность – за кухонными ящиками, под плинтусами, между стенными панелями, под полом, – и эта живность прогрызает для себя ходы, устраивает в их доме свою жизнь.

Вот тогда‐то они и примчались к нам. Я тот вечер хорошо помню: они извинились за беспокойство, но очень просили зайти к ним и послушать. Кажется, у них завелись крысы.

Странно, кстати. Эспен и Марие были гораздо более закрытыми и сдержанными, чем Стейнар, но по факту более открытыми. В тот вечер мы пошли к ним, подождали, притихнув, и через десять-двенадцать минут услышали шуршание, шаркание, топот крохотных лапок.

На несколько месяцев растянулась канитель с обследованием трубопроводов и травлей вредителей. Шли бесконечные переговоры с неуступчивыми страховыми компаниями. В выходные, отпуска все работы останавливались. И только крысы трудились без отдыха. Они наводнили весь дом, грызли все, что попадалось на их пути, некоторые погибали от натуги, распространяя мерзкую вонь, некоторые, застряв в закутках, дохли между стенами. Эспен и Марие не выдержали и на несколько недель, пока рабочие разбирали стены в подвале и перекрытие между первым и вторым этажом, съехали к родителям Марие.

– Как‐то это странно, – сказала Вибеке, когда мы подошли к соседскому дому с ключом в руке. – В смысле, входить в чужое жилье в отсутствие хозяев.

– Может, лучше позвоним им? – предложил я.

Вибеке вставила ключ в замок. Убрала руку, а ключ остался в скважине, будто забытый хозяином поутру.

– А что мы скажем?

– Нууу, – протянул я, – что звоним узнать, как там Эйольф?

– Думаешь?

– Ну серьезно, если мы боимся, что с нашим сыном правда может случиться что‐то опасное, – давай?

– Нет, мы… – она запнулась, потом собралась с духом и продолжала: – Не то что опасное, но мы просто хотим развеять свои опасения, что в этом такого, а?

Я втянул воздух и медленно выдохнул. У меня не было ответа на этот вопрос.

– Разве не так, Йорген? – сказала она, глядя на ключ.

– Давай лучше позвоним, – сказал я, – совсем не обязательно заходить в их дом. Надо просто придумать повод для звонка, что сложного‐то. Совершенно естественно, что родители хотят поговорить с собственным сыном.

Вибеке не двигалась. Ее, как и меня, одолевали сомнения. Было ощущение, что мы думаем об одном, у меня такое ощущение возникает часто и всегда меня радует, ведь если нам в голову приходят одни и те же мысли, то это еще сильнее нас связывает.

– Меня от таких вещей совершенно переклинивает, – сказала Вибеке, – как‐то вообще все кажется неестественным, когда прислушиваешься к каждой своей мысли и боишься, что где‐то что‐то не так.

– Согласен, – сказал я.

Она достала телефон, пробежалась по списку контактов, ткнула в иконку.

– Вовсе не обязательно, чтобы за этим что‐то крылось, – сказала она.

Вибеке прижала телефон к уху, а руку пристроила под грудью. Эта женственная поза всегда радует мне глаз.

– Конечно, нет, – сказал я.

– Скорее всего нет.

Она покашляла в ожидании гудка.

Вибеке часто поглядывала на меня, словно каждая пролетавшая секунда подтверждала наши худшие предположения.

– Алло?

Она перенесла тяжесть тела на другую ногу.

– Привет, это Вибеке, мама Эйольфа, я… Дa? А… Ну ладно… дa, но тогда… как чудесно, надо же… Да-да, с удочкой он хорошо управляется, дa, он много рыбачит с дедом… Да, очень, если он рядом. Алло? Эйольф? Привет, сынок, это мама, дa… Хорошо тебе там? Ооо, классно… Чем занимаетесь? Рыбачите, ага… И ты забрасывал удочку много-много раз? Ой, вот дедушка‐то будет доволен… Молодчинка, а теперь что вы собираетесь делать, ну то есть, потом, вечером? К друзьям? Oкей? А они кто? Oкей… А… а тебя никто не обижает? Эйольф? Тебя никто не обижает?

Я сделал шаг к Вибеке, которая тараторила все быстрее. Она раскраснелась, это уж совсем было на нее не похоже. Голос у нее поднялся к самому горлу. Я потянулся к ее руке, хотел прикоснуться к ней, чтобы придержать ее, остановить.

– Эйольф? Тебя не обижают?

Она отодвинулась от меня, отвернулась.

– Скажи, Эйольф, они не обижают тебя?

Есть прекрасное

в скудости

И призывное

в холоде

Возвышенное

в пустоте

Но могу вам сказать

испытав на себе

Богаче не станешь

всё потеряв

Вибеке взошла на крыльцо и повернула ключ. Открыла дверь в дом Хогне. Я вслед за ней шагнул через порог и словно бы снова услышал сохранившиеся в памяти звуки: топочущие, шуршащие, шаркающие лапки, задевающие за все хвосты, грызущие зубы.

Дом окутывал теплый летний полумрак, в щелки просачивались тонкие полоски света, и первое, что я подумал, это что мы крупно лажанулись. Что за