Бессонница - Евгений Рудашевский

Порой кажется, что меня уже ничто не спасёт. И поездка, и чёрный свёрток ничего не решат. Но я стараюсь гнать такие мысли. Выжигаю их. Потому что ничего другого мне не остаётся. Это мой последний шанс. Последний рывок, пока я ещё могу ходить.

Выехали позже, чем рассчитывали.

У Крис были какие-то проблемы с итоговой работой по экономике, и я уже думал, что придётся ехать одному. Даже посмотрел в интернете, что билет до Вироквы обойдётся в пятьдесят семь долларов, и это было не так много, а я всё равно переживал, потому что боялся полицейских собак на автовокзале и потому что действительно хотел эти два дня побыть с друзьями. Не был готов расстаться с ними вот так – мимоходом, в спешке.

Когда Крис разобралась с экономикой, мы наконец выехали. Мэт спросил, в чём там было дело, а Крис только буркнула, что её преподаватель – старый козёл, а со старых козлов спрос невелик. Больше она не добавила ни слова, и всем было понятно, что Крис расстроена, так что поначалу мы ехали молча и настроение у всех было паршивое, и уже казалось, что вся поездка будет такой – паршивой.

Мэт сидел впереди, слушал музыку в наушниках. Мы с Эшли сидели сзади, и Эшли переписывалась с кем-то по телефону. Потом я узнал, что переписывалась она с Дереком, что на эти выходные у них было запланировано что-то не очень важное, но такое, что Дерек совсем не хотел отменять, и Эшли даже написала ему, что он может к нам присоединиться, но Дерек, к счастью, отказался.

Мы ехали в одной машине, но как-то порознь.

Молчание угнетало, потому что в голову лезли не самые приятные мысли. Я был в тумане из-за бессонной ночи, из-за того, что не верил в происходящее.

Ещё на рассвете забрал свои вещи из шкафчика в спортзале, разрезал банковскую карточку отца, в последний раз постирал вещи в прачечной и даже перекинулся там парой слов с Мэкси. Пожелал ему успехов в футболе, хотя это прозвучало скорее насмешкой, потому что команда нашего университета была едва ли не слабейшей в лиге, да и, побывав на одном матче, я осознал, что совершенно не понимаю американский футбол со всеми его постоянными остановками, с кучей арбитров и какими-то флажками на палках, но всё равно пожелал Мэкси успехов, и сделал это искренне.

Синди, Мэкси и другие, с кем я говорил этим утром, удивлялись моим словам, не знали, что я прощаюсь с ними навсегда. А мне почему-то действительно захотелось со всеми попрощаться – по-настоящему, но так, чтобы никто не понял, что происходит. Даже думал написать преподавателям. Да, и профессору Джей тоже. Но не стал этого делать.

Мы почти выехали из Чикаго, когда я просунулся между передними сиденьями, выключил радио с его болтливым и неуместно весёлым ведущим. Подключил свой плеер и поставил «Sing a travelling song» Кэша. Подумал, что эта песня сейчас уместна как никогда. Откинулся на потёртый подголовник, закрыл глаза и представил, что песню пою я сам, что голос Кэша – это мой голос.

Передо мной разыгралась настоящая сценка, и это было забавно. Я увидел себя в чёрном плаще, с большим чёрным гитарным кейсом, как на обложке альбома «American Recordings». И вот я стоял на пороге своего дома, вид у меня был серьёзный, а передо мной вся в слезах стояла девушка. Почему-то девушкой я представил Синди, и волосы у неё были с начёсом, как на старых фотографиях Джун Картер, и она была в фартуке с цветочками, будто ещё минуту назад стояла на кухне, готовила мне ужин – лишь в последнее мгновение поняла, что я уезжаю навсегда, что на ужин я не приду, как не приду на завтрак, на полдник, на обед. Синди плакала, а я с твёрдой грустью в голосе пел:

– Послушай, не стоит плакать. Не трать своё время и не спрашивай меня почему. Я и сам не знаю. Знаю только, что должен двигаться дальше. Ты говоришь, что дом – это место, где меня ждёт любовь? Но для меня дом – это место, где я лягу спать. А сейчас… сейчас пришла пора отправляться в путь.

Я не пытался утешить Синди, как бы горько она ни плакала, потому что мои утешения ничего не могли изменить, как не могли изменить её слёзы. Я сделал шаг в сторону, но Синди перехватила мою руку. Она опять умоляла остаться, и в ответ я пропел:

– Послушай, ты хочешь, чтоб у тебя был дом и чтоб он всегда был полон друзей. А я по-настоящему хочу одного – чувствовать, как ветер подгоняет меня в спину. Ты говоришь, что любовь – это друзья, дети и дом? Но пойми, любовь не купишь в рассрочку и не возьмёшь в аренду, так не бывает. И я прошу, не плачь о жизни, которой всё равно не могло быть. Однажды ты встретишь мужчину, который будет так же, как и ты, любить детей, дом и друзей, и он обязательно сделает тебе предложение, и вы будете счастливы. Просто так уж получилось: то, что правильно для других, мне совсем не подходит. И я должен отправляться в путь.

Наконец Синди отпустила меня, и я был этому рад, потому что не хотел её отталкивать, а каждая минута промедления обжигала мне грудь. Синди ещё плакала на крыльце, когда я вышел на дорогу…

Песня закончилась.

Я открыл глаза, и настроение уже было совсем другим.

Следом заиграла «Me and Bobby McGee», и это было как нельзя кстати. Эшли уже не переписывалась по телефону, Мэт снял наушники, и мы вместе слушали Джоплин, а когда песня закончилась, Крис поставила её заново, и мы прослушали её не меньше десяти раз подряд, и теперь уже действительно ехали вместе.

Я почувствовал, что счастлив. И пусть у меня не было ни губной гармошки, ни красной банданы, из-под которой я мог бы эту гармошку достать, и я не оставался на мели в Батон-Руж, но всё это не имело значения: я верил, что моя жизнь могла быть именно такой, и моей Бобби, конечно, была бы Эшли.

Мы заговорили про Керуака. Крис и Мэт его не читали. Эш взялась пересказывать им сюжет «В дороге», но быстро выяснилось, что никакого сюжета там нет, однако Эшли всё равно пересказывала книгу – сбивчиво, путаясь в именах, и это не мешало нам её слушать, потому что Джоплин пела песню Кристофферсона уже бог знает в какой раз, а этого было достаточно, чтобы всё понять без каких-то слишком умных цитат и объяснений.

Потом мы слушали «Can’t help but wonder where I’m bound» Тома Пакстона, и его песня не совсем подходила под ритм дороги, хотя она и была о дороге, но всё равно показалась нам прекрасной, и Мэт даже сказал, что хочет разучить её на фортепьяно. Отчего-то Крис такая идея показалась смешной, и она смеялась, а с ней смеялись и мы с Эшли, хотя я тоже ничего смешного в словах Мэта не нашёл, но под конец уже смеялся и сам Мэт, и всё это было действительно здорово.

Мы слушали ещё много песен, и некоторые из них – по нескольку раз подряд. Эшли заявила, что готова вот так ехать хоть целую неделю или даже месяц, на что Крис ответила, чтобы Эшли нашла себе другого водителя, потому что у неё от долгих поездок начинает болеть попа. Мэт заявил, что готов на остановках разминать Крис всё, что у неё будет болеть, и мы опять смеялись, а Эшли сказала, что хочет вот так сесть в машину и катиться через оба континента – от Мичигана до са́мой Патагонии. И она перечисляла места, в которые нужно заскочить по пути, и мы с Мэтью добавляли что-то своё и даже спорили, когда потребовалось решить, по какому из побережий ехать в Южной Америке, по восточному или западному. Мэт склонялся к Аргентине, а я требовал Перу, так как хотел непременно увидеть Мачу-Пикчу, и мы так громко спорили, что Крис пришлось на нас прикрикнуть, после чего она сказала, что мы дураки, потому что после Патагонии нам всё равно нужно возвращаться назад, а значит, туда можно ехать по одному берегу, а обратно – по другому, и нам это предложение понравилось. Мы ещё какое-то время спорили, с какого побережья начать, но в итоге согласились, что это не так важно. Какое-то время молчали, слушали музыку, а потом одновременно заговорили о совершенно разных вещах и от этого опять рассмеялись.