Хозяин. Сталин и утверждение сталинской диктатуры - Олег Хлевнюк

Новая волна коллективизации, хотя и отличалась от событий 1930 г. (например, отказом от насаждения коммун и обобществления всего имущества крестьян), была столь же жестокой и сопровождалась еще большими массовыми арестами и депортациями. Всего в 1930–1931 гг. в специальные поселения в отдаленных районах страны было отправлено более 380 тыс. крестьянских семейств общей численностью более 1,8 млн человек[176]. 200–250 тыс. семей (т. е. около миллиона крестьян), по оценкам историков, не дожидаясь репрессий, бежали в города и на стройки. Еще примерно 400–450 тыс. семей (около 2 млн крестьян) были выселены по так называемой третьей категории (в пределах своей области) и также, потеряв имущество, в большинстве ушли в города и на стройки[177]. Деревня лишилась наиболее трудоспособных и грамотных работников, на смену которым в основной массе пришли всевозможные «активисты». В лучшем случае искренние в своих идейных устремлениях, они умели бороться, но не работать. Как обычно случалось в революционные периоды, к «должностям» энергично и жадно потянулись подонки общества. Их ненасытная и слабо контролируемая жажда власти, обогащения и насилия усугубляли и без того жестокую «генеральную линию» сталинского руководства. Принудительно коллективизированные крестьяне рассматривали колхозы как новое издание крепостного права и при каждом удобном случае пытались выйти из них. Задавленные государственными повинностями, крестьяне обнищали и с первых шагов коллективизации жили на грани голода или жестоко голодали.

Главной причиной деградации деревни была политика государства, которое, сосредоточившись на индустриальном развитии, рассматривало деревню в качестве внутренней колонии, как источник людских и материальных ресурсов для промышленности. Сталинская модель индустриализации в силу своей крайней неэффективности и высоких затрат поглощала эти ресурсы во все возрастающих масштабах. Непомерно раздутые строительные программы при слабой механизации требовали миллионы дополнительных рабочих рук, которые могла дать только деревня. По стране разъезжали многие тысячи вербовщиков, обещавшие крестьянам «золотые горы» на стройках пятилетки. Однако и без вербовщиков сотни тысяч крестьян (как всегда, наиболее предприимчивых и трудоспособных) бежали из деревни в города. На оставшихся в деревне падала непосильная задача кормить быстро растущее городское население и оплачивать массовые закупки западного оборудования и технологий. Причем эти требования государства росли небывалыми темпами. Низкая производительность труда в промышленности и на строительстве вела к набору все новых рабочих. Запущенный без должных расчетов и плохо контролируемый процесс наращивания закупок промышленного оборудования и сырья (прежде всего металла) за границей, неизбежно вел к критическому росту дефицита внешнеторгового баланса. К осени 1931 г. СССР оказался на грани банкротства по внешним платежам. Это, в свою очередь, вело к наращиванию вывоза продовольствия.

Индустриальные скачки, непомерное увеличение капитальных вложений в тяжелую промышленность, игнорирование экономических рычагов управления и массовые репрессии против специалистов, вызвавшие волну так называемого «спецеедства», падение дисциплины на производстве, привели к кризису в промышленности. Этот кризис особенно беспокоил руководство страны. Поэтому в конце 1930 — начале 1931 г. в экономической политике стали проявляться тенденции, позволяющие говорить о некоторой корректировке откровенно репрессивной политики. Этот новый курс, который Р. У. Дэвис назвал «мини-реформами»[178], складывался постепенно как цепь отдельных непоследовательных и противоречивых решений. Причем затрагивали «мини-реформы» лишь промышленность, оставляя в неприкосновенности насильственную политику, проводившуюся в деревне.

Суть «мини-реформ» составляли попытки активизировать экономические стимулы и преодолеть наиболее одиозные «военно-коммунистические» методы управления индустрией. Официально были осуждены теории скорого отмирания товарно-денежных отношений и введения прямого социалистического продуктообмена. Деньги и материальные стимулы объявлялись долгосрочной основой для создания новой экономики. Были предприняты некоторые коррективы в системе управления предприятиями с целью ограниченного расширения их самостоятельности в рамках так называемого «хозрасчета». Перестройка системы оплаты труда рабочих предполагала активизацию материальных стимулов и отказ от уравнительных форм заработной платы в пользу сдельщины и т. д. Однако наиболее явно и ощутимо новые тенденции проявились в осуждении массовых репрессий против инженерно-технических работников, в государственной поддержке авторитета хозяйственников, осуществлявшейся под лозунгом «укрепления единоначалия».

После серии частных решений, которые касались отдельных конкретных случаев ущемления прав хозяйственников, а также реабилитации некоторых ранее осужденных специалистов-«вредителей», в середине 1931 г. были приняты меры общего характера. 10 июля 1931 г. Политбюро одобрило два постановления, которые существенно меняли положение специалистов и в какой-то мере ограничивали права ОГПУ в целом. Первое под названием «Вопросы ОГПУ» предусматривало, что ОГПУ не имеет права на аресты коммунистов без ведома и согласия ЦК ВКП(б), а на аресты специалистов (инженерно-технический персонал, военные, агрономы, врачи и т. п.) — без согласия соответствующего наркома (союзного или республиканского). Причем в случае разногласий между наркомами и ОГПУ вопрос переносился на разрешение в ЦК ВКП(б). Постановление предусматривало также, что «граждан, арестованных по обвинению в политическом преступлении», ОГПУ не имеет права «держать без допроса более чем две недели и под следствием более чем три месяца, после чего дело должно быть ликвидировано либо передачей суду, либо самостоятельным решением коллегии ОГПУ». Все приговоры о расстрелах, выносимые коллегией ОГПУ, утверждались в ЦК ВКП(б)[179].

Второе постановление под названием «О работе технического персонала на предприятиях и об улучшении его материального положения» содержало развернутую программу юридической и политической реабилитации специалистов. Постановление состояло из двух частей: особо секретной, проходившей под грифом «особая папка», не предназначавшейся для широкого распространения, и секретной, которая рассылалась всем партийным, государственным и хозяйственным руководителям. В закрытой части было записано всего два пункта, имевших, однако, принципиальное значение: «Освободить арестованных специалистов в первую очередь по черной металлургии и потом по углю по списку, согласованному между Орджоникидзе и Менжинским (руководителями ВСНХ и ОГПУ — О.Х.), и направить их для работы на заводы; отменить постановление СТО об обязанности ОГПУ привлекать к ответственности специалистов за пережоги топлива»[180]. На практике это означало существенное изменение в судьбе специалистов, как арестованных, так и пока работавших на свободе. ОГПУ получило сигнал об изменении курса и необходимости притормозить свою активность в промышленности.