История любви в истории Франции. Том 4. От великого Конде до Короля-Солнце - Ги Бретон

Закрыв лицо вуалью, она легла обнаженной на алтарь с зажженными свечами, и Гибур поставил ей на живот чашу, обернутую салфеткой. Литургическое действо было совершено по всем правилам — только по завершении его аббат прикоснулся губами не к алтарю, а к подрагивающему телу прекрасной маркизы[52].

Освящение завершилось ужасной сценой. В большинстве случаев подручные Вуазен довольствовались недоношенными младенцами, однако в эту ночь все было сделано по высшему разряду. Гибур зарезал живого ребенка: он его купил за одно экю, сказав несчастной матери, доведенной до отчаяния голодом, что намеревается отдать его женщине, у которой «соски болят от обилия молока»[53].

Прочитав нараспев символ веры, священник приступил к заклятию:

— Астарот, Асмодей, князь дружбы и любви, молю тебя принять в жертву этого младенца и исполнить в благодарность то, о чем прошу. Молю вас, духи, чьи имена записаны на этом свитке, содействовать желаниям и намерениям особы, ради которой была отслужена месса.

Мадам де Монтеспан, по-прежнему лежа на алтаре, выразила свою волю в следующих словах:

— Хочу обрести любовь короля и получать от него все, что попрошу для себя или своих близких, чтобы слуги мои и приближенные были ему приятны, чтобы он отринул и не смотрел больше на Лавальер[54].

Затем Гибур перерезал ребенку горло ножом, и кровь его стекла в чашу. Подручные же вырвали сердце и внутренности маленького страдальца, «дабы совершить еще одно жертвоприношение, сжигая их на медленном огне и растирая в золу, предназначенную для Людовика Бурбонского»[55].

Разумеется, накануне отъезда Людовика XIV мадам де Монтеспан решила прибегнуть к помощи магии и поспешила к колдунье из квартала Бон-Нувель. На этот раз Вуазен посоветовала ей повидаться с аббатом Мариетом и чародеем Лесажем.

Через несколько дней очаровательная маркиза, которой вовсе не нужно было прибегать к подобным средствам, чтобы обольстить короля, отправилась на улицу Танри, в грязную лачугу, где колдуны установили свой алтарь. Были зажжены свечи; Лесаж воззвал к силам ада, а затем Мариет в священническом облачении произнес богохульственные заклятья перед дароносицей, в которую положили сердце голубя. Наконец, возложив Евангелие на голову коленопреклоненной мадам де Монтеспан, он прочел из него отрывок «в сатанинском духе». Когда церемония завершилась, Франсуаза добавила от себя:

— Желаю, чтобы любовь короля ко мне не иссякала, чтобы королева стала бесплодной, чтобы король покинул ложе ее и стол ради меня. Пусть меня почитают и любят знатные сеньоры, дабы я принимала участие в королевском совете и знала все, что там происходит. Пусть любовь короля ко мне удвоится, пусть оставит он мадемуазель де Лавальер и отринет королеву, чтобы я могла выйти замуж за короля.

Любопытно, что всего за один год дурные молитвы маркизы претерпели существенное изменение. Теперь она хотела не просто быть фавориткой короля, но вступить на престол…

* * *

После этой необычной мессы Франсуаза вернулась к себе, уверенная в победе. Однако следующий день принес ей большое разочарование. В самом деле, 14 мая около полудня разнеслась удивительная новость. Стало известно, что король только что даровал титул герцогини мадемуазель де Лавальер и признал своей дочерью третьего ее ребенка — маленькую Марию-Анну (два первых сына умерли в младенчестве).

Мертвенно-бледная мадам де Монтеспан поспешила к королеве, чтобы узнать подробности. Мария рыдала. Вокруг нее придворные шепотом обсуждали жалованную грамоту, уже утвержденную парламентом. Изумлению не было предела. Говорили, что подобного бесстыдства не случалось со времен Генриха IV.

Текст этой молитвы был сообщен Лесажем на одном из допросов.

Фансуаза вскоре узнала полный текст грамоты. Вот он:

«Людовик, милостью Божией король Франции и Наварры, обращается к вам с приветом.

Поскольку милости короля являются внешним признаком заслуг тех, на кого обращены, и служат к вящему прославлению подданных, ими отмеченных, мы сочли, что не можем яснее выразить благоволение дорогой нашему сердцу и преданной нам всей душой Луизе де Лавальер, как даровав ей высшие титулы отличия, ибо уже несколько лет испытываем к ней чувство совершенно особенной привязанности, порожденное редким совершенством ее натуры. И хотя скромность ее часто противилась нашему желанию поднять ее на высоту, соответствующую нашему к ней уважению и ее добрым качествам, привязанность наша к ней и чувство справедливости не позволяют больше медлить с изъявлением нашей признательности за хорошо известные нам ее заслуги, равно как и скрывать, вопреки требованиям природы, нашу нежность к внебрачной дочери Марии-Анне, отмеченной нашей милостью в лице ее матери. Мы даруем ей земли Вожур в Турени и баронство Сен-Кристоф в Анжу; оба ленных владения обладают значительным количеством вассальных земель и приносят немалый доход…»

Далее следовала установленная формула, согласно которой земли Вожур становились герцогством и пэрством, «дабы этот титул принадлежал названной мадемуазель Луизе де Лавальер, а после ее кончины нашей дочери Марии-Анне, упомянутой выше, ее наследникам и потомкам, как и мужского, так женского пола…»

Потрясенная мадам де Монтеспан немедля побежала к Вуазен и закатила ей ужасную сцену. Колдунья тут же приступила к вымачиванию жаб в кобыльей, моче….

А в это время две женщины, не переставая, лили слезы: Мария, которая не могла смириться с оскорблением, нанесенным ей королем, и Луиза де Лавальер, угнетенная тем, что внебрачная связь окончательно вышла наружу. Кроме того, ее мучила еще одна мысль: возможно, все эти почести, которыми одарил ее король, были прощальным подарком? Вскоре она получила подтверждение, что страхи не были напрасными.

15 мая Людовик XIV объявил, что только королеве и ее фрейлинам (среди которых была мадам де Монтеспан) будет позволено сопровождать его в Нидерланды.

— А я? — спросила Луиза.

— Вы останетесь в Версале.

Узнав, что суверен намеревается завоевывать спорную провинцию в обществе мадам де Монтеспан, фаворитка, ожидавшая в то время четвертого ребенка, удалилась в слезах.

* * *

20 мая король отправился на север в большом экипаже, в сопровождении армии, королевы и придворных дам. Эта военная кампания начиналась как загородная прогулка.

А в Версале тихо плакала Луиза, сокрушаясь при мысли, что король уехал на воину, ничего не сделав для ребенка, которого она должна была произвести на свет.

24 мая, вне себя от горя, она написала ставшее знаменитым письмо своей подруге мадам де Монтозье: