Призраки и чудеса в старинных японских сказаниях - Лафкадио Хирн

Однако большим черным муравьям в моем саду, похоже, сочувствие не требуется. Они каким-то образом ухитрились без потерь пережить тайфун, который ночью выворачивал с корнями огромные деревья, разносил в щепы дома и стирал дороги с лица земли. При этом перед началом ненастья, насколько я заметил, муравьи не приняли никаких особых мер безопасности – разве что закрыли врата своего подземного города. И теперь, глядя на плоды титанического труда многих муравьиных поколений, я почитаю долгом и почетной обязанностью написать о муравьях эссе.

Предварить изложение результатов научных изысканий мне хотелось бы каким-нибудь древним японским сказанием, преисполненным поэтического или метафизического смысла. Но все, что моим друзьям-японцам удалось найти для меня на эту тему – за исключением довольно посредственных хокку, – заимствовано опять-таки из китайских источников. Среди этих историй из Поднебесной есть одна заслуживающая, на мой взгляд, внимания и пересказа – faute de mieux[54].

В Китае, в провинции Тайсю, жил благочестивый человек, на протяжении многих лет каждый день истово возносивший хвалу некой богине. Однажды утром, когда он в очередной раз совершал обряды, в его комнате таинственным образом появилась прямо перед ним прекрасная женщина в желтых одеждах. С превеликим изумлением человек спросил, что ей нужно и почему она вошла без стука.

– Перед тобой не женщина, – сказала она. – Я богиня, та, кого ты столь давно и усерд но славишь в своих молитвах. Твоя преданность не останется без награды: я явилась сюда для того, чтобы воздать должное своему почитателю… Знаком ли тебе язык муравьев?

Человек низко поклонился:

– Я простолюдин и невежда – куда мне тягаться с учеными, даже речь благородного сословия мне непонятна…

Услышав это, богиня улыбнулась и достала из-за пазухи маленькую шкатулку, похожую на те, что предназначены для хранения благовоний. Она открыла шкатулку, зачерпнула оттуда немного вязкого вещества и смазала своему поклоннику уши.

– А теперь иди искать муравьев, – велела она. – Как только найдешь, наклонись к ним пониже и внимательно слушай, о чем они будут толковать между собой. Ты поймешь каждое их слово и непременно услышишь что-нибудь полезное для себя… Только учти: не смей пугать муравьев или проявлять к ним непочтительность.

С этими словами богиня исчезла.

Человек тотчас поспешил во двор выполнять наказ. Едва он переступил порог, ему на глаза попались два муравьишки возле камня, подпиравшего опору веранды. Человек присел на корточки рядом с ними, прислушался и, к своему удивлению, обнаружил, что слышит их беседу и понимает, о чем идет речь.

– Надо поискать местечко потеплее, – сказал один муравей.

– Зачем это? – проворчал другой. – А здесь что не так?

– А здесь чем глубже мы копаем, тем холоднее земля и от сырости спасу нет. Все потому, что у этого камня зарыто сокровище и солнечные лучи из-за него не могут прогреть почву.

Продолжая разговор, муравьи отправились по своим делам, а человек побежал за лопатой.

Начав копать возле опоры веранды, он вскоре нашел несколько больших глиняных кувшинов, набитых золотыми монетами. Так, благодаря негаданному сокровищу, бедняк превратился в богача.

Впоследствии он еще не раз пытался подслушивать беседы муравьев, но уже не мог разобрать ни слова. Чудесная мазь богини лишь на один-единственный день наделила его даром понимать таинственный язык насекомых.

Теперь я, как и тот китайский почитатель богини, должен расписаться в своем величайшем невежестве, ибо муравьиное наречие мне тоже незнакомо. Однако же фея всех наук имеет обыкновение касаться моих глаз и ушей волшебной палочкой, и тогда я на короткое время обретаю способность слышать и видеть то, что другим недоступно.

II

Некоторые полагают, что грешно рассуждать о возможности существования нехристианской цивилизации, превосходящей нашу в этическом плане. По сходной причине некоторым не понравится и то, что я намерен сейчас поведать о муравьях. К счастью, есть люди, дерзающие изучать насекомых и человеческие сообщества безотносительно к христианскому догмату, и я могу лишь мечтать сравниться с ними в мудрости. К примеру, меня весьма воодушевляет новая кембриджская «Естественная история», где, помимо прочего, есть такие слова профессора Дэвида Шарпа о муравьях: «В ходе наблюдений за жизнью этих насекомых был выявлен чрезвычайно любопытный феномен. И здесь нам едва ли удастся избежать очевидного умозаключения: в искусстве совместного существования муравьи по многим параметрам приблизились к совершенству быстрее, чем наш собственный вид; они обогнали нас и в развитии некоторых других искусств, а также производственных методов, значительно облегчающих жизнь общества».

Я думаю, мало кому из образованных людей придет в голову оспорить это заявление специалиста. Современные ученые, выбравшие предметом своих исследований муравьев или пчел, не склонны поддаваться эмоциям, но они без колебаний признают, что на пути социальной эволюции эти насекомые изрядно опередили человека. Герберт Спенсер, которого никто не заподозрит в излишней восторженности восприятия, идет дальше профессора Шарпа, показывая нам, что в плане этики и хозяйственного уклада человек безнадежно отстает от муравьев, ибо жизнь каждого из этих крошечных трудяг преисполнена альтруизма.

Профессор Шарп без особой необходимости добавляет к хвалебному слову муравьям осторожное пояснение: «Норма поведения муравья отличается от нормы поведения человека. Муравей обязан заботиться о процветании всего вида, а не о собственном развитии, то есть, по сути, он жертвует индивидуальностью или частично отказывается от нее ради всеобщей пользы».

Подтекст очевиден: любой общественный уклад, при котором совершенствование отдельной личности приносится в жертву общественной выгоде, оставляет желать лучшего – и, возможно, это вполне логично с точки зрения современного общества, ибо человек еще не достиг высшей ступени развития и человечество лишь выиграет от дальнейшей индивидуализации. Однако подобная критика в адрес социальных насекомых не вполне уместна. «Цель развития личности, – говорит Герберт Спенсер, – состоит в том, чтобы индивид как можно эффективнее участвовал в социальном взаимодействии, способствуя процветанию общества и тем самым сохранению вида». Другими словами, эволюция каждой особи тесно связана со всем социумом, соответственно, отказ от личного блага в пользу общественного можно признать добром или злом, в зависимости от того, что приобретет или потеряет социум от индивидуализации или же, наоборот, подавления личности. Как мы увидим в дальнейшем, этический аспект муравьиного образа жизни заслуживает пристального внимания. И тут человек уже не имеет права на критику этих насекомых, поскольку они достигли идеала нравственной эволюции, описанного мистером Спенсером как «состояние общества, в котором эгоистические и альтруистические устремления находятся в таком согласии, что между ними исчезает разница». То есть представителям идеального социума величайшее удовольствие приносит бескорыстная деятельность. Кроме того, муравьиное общество (еще одна цитата из мистера Спенсера) «ставит всеобщее благополучие настолько выше личного, что забота о жизни индивида проявляется лишь для того, чтобы он мог продолжать участвовать в жизни социума… индивид, таким образом, получает ровно столько пищи и столько времени на отдых, сколько необходимо для поддержания его работоспособности».