Двенадцать несогласных - Валерий Панюшкин

Только на этот раз их допрашивал не милицейский дознаватель, а офицер ФСБ, который командовал на мосту спасателями. Он спрашивал:

– Вы члены НБП?

– При чем тут НБП? – говорила Маша, довольно отрицательно относившаяся к Национал-большевистской партии Эдуарда Лимонова.

– У вас акция в стиле НБП, – настаивал спецслужбист.

– Ничего подобного, – возражала Маша, – ничего не захватываем, ничего не ломаем. Типичная акция в стиле Гринпис.

– Но у НБП бывает… – гнул свою линию дознаватель.

– Послушайте! – вмешивался Яшин. – Гайдар ее фамилия. Гайдар. Какая, к чертовой матери, может быть НБП, если у девушки фамилия Гайдар?

Через пару часов допроса и еще пару часов простого сидения в обезьяннике, чтобы жизнь медом не казалась, Машу и Илью отвезли в суд, обложили штрафом и отпустили.

А через несколько дней вечером Маша и Илья встретили где-то в центре города на улице этого офицера спецслужб. Он выходил из кафе под руку с девушкой и направлялся к машине.

– Здравствуйте! – раскланялся Илья. – Ну как борьба с экстремизмом?

– В машине посиди пока, – сказал спецслужбист своей девушке.

– Подождите-подождите! – у Ильи было хорошее настроение. – А ваша девушка знает, где работает ее кавалер?

– Сядь немедленно в машину! – закричал спецслужбист на девушку.

– Девушка! – продолжал Илья. – Вы знаете? Ваш бойфренд преследует инакомыслящих.

– Сядь в машину, я сказал! – рявкнул спецслужбист.

Был пятничный московский вечер. Огни на улицах, разноцветная толпа. Пробка, почти сплошь состоящая из дорогих автомобилей. Девушка спецслужбиста покорно подошла к машине, раскрыла дверь и села на пассажирское сиденье, покорно сложив руки на коленях.

И Маша видела на лице ее страх. Малышке страшно было продолжать свидание с человеком, про которого выяснилось вдруг, что он работает в охранке. Но еще страшнее было свидание прервать.

Вокруг был только снег. Белый, какого не бывает в Москве. Белый, насколько хватало взгляда. И даже нырявшая в снегу дорога тоже была белая и угадывалась посреди поля лишь благодаря тому, что шла по небольшой насыпи. За спиною Ильи, довольно далеко уже позади, дорога отмечена была колеей, проложенной автобусом посреди снега. Но колея вдруг обрывалась, запутывалась там, где автобус разворачивался, и уходила обратно, к городу Грязи, откуда Илья приехал. Этот междугородний автобус в Грязях был полон народу, а потом он все ехал и ехал, и люди выходили по пути в каких-то городах и поселках. И на последнем перегоне до деревни Княжья Байгора Илья остался в автобусе один. Проехать надо было еще километров семьдесят, но, проехав сорок, водитель вдруг остановил машину и сказал Илье:

– Выходи!

Илья вышел. Он думал, в автобусе что-то сломалось и водитель просит его выйти помочь с починкой. Но водитель закрыл дверь, развернулся в четыре приема на узкой дороге и уехал. А Илья остался. Посреди поля, в снегу, под вечер. Все еще не веря, что водитель высадил его из автобуса и уехал, не задумываясь о том, каково Илье тут теперь на морозе, без шапки, в тоненьком московском пальто.

Вокруг до самого горизонта не было ни души. Ни жилья, ни дыма. Мобильный телефон, разумеется, не работал: находился вне зоны действия сети. Илье ничего не оставалось, как только идти вперед по дороге, ибо, судя по верстовому столбу, до Княжьей Байгоры было ближе, чем до того поселка, в котором два часа назад вышли из автобуса последние пассажиры и названия которого Илья не запомнил.

Он шел по щиколотку в снегу, стараясь согреться ходьбою. В ботинки набился снег. Ботинки промокли. Никакая ходьба не могла уже согреть ноги. Илья продолжал надеяться, что рано или поздно какой-нибудь автомобиль проедет же мимо или навстречу и заберет же его. Но он шел уже битый час. Ни в сторону Княжьей Байгоры, ни навстречу не проехал за это время никто.

Еще минут через двадцать Илья совсем перестал чувствовать ноги, но зато плечи его стали дрожать крупной дрожью. Он подумал, что, наверное, умрет здесь в чистом поле, а найдут его весной.

Еще через четверть часа ему стало вдруг тепло и весело, как бывает тепло и весело человеку, когда он замерзает насмерть. Сверкающий, порозовевший на закате снег, повисшее над дальним лесом солнце перемешивались в его голове с картинками из детства и юности, такими живыми, что их даже трудно было назвать воспоминаниями. Снег, солнце, и вот Илья, мальчик еще, бежит по школьной лестнице, размахивая портфелем, а под лестницей на стуле сидит уборщица баба Катя. Она одета в сатиновый синий халат, и на голове у нее – пестрая косынка. На полу перед нею стоит грязное оцинкованное ведро и лежит в ведре серая тряпка, изготовленная из такого же халата, какой на бабе Кате надет.

Снег, солнце, и баба Катя громко говорит про бегущих мимо детей:

– Сукины дети! Матери ваши бляди! Собрать бы вас всех, сученышей, на Красной площади, облить бы вас всех керосином и всех бы поджечь!

Эти слова она повторяет много-много раз. А Илья пробегает мимо, слышит, и где-то в груди, повыше солнечного сплетения, сворачивается у него горькая обида, как раньше на плите в ковшике сворачивалось молоко, пока его добывали из коровы, а не из молочного порошка.

Снег, солнце, Илья почти уже бежит по щиколотку в снегу, стараясь только не сбиться с дороги, и в то же время сидит со школьным своим товарищем за компьютером, сочиняя воззвание, озаглавленное «Бабу Катю в отставку!» Если не считать броского заголовка, воззвание вполне вежливое: «Мы уважаем людей труда, мы понимаем, что баба Катя работает в школе много лет, но тем не менее мы не считаем возможным, чтобы баба Катя употребляла по отношению к нам нецензурную лексику, оскорбляла нас и наших родителей».

Снег, солнце, Илья спотыкается, падает в снег, думает, что хорошо бы было остаться лежать в снегу, но все же встает и бредет дальше. И в то же время Илья, мальчик еще, сидит со своим школьным товарищем перед компьютером и спорит, ставить ли под воззванием имена. Товарищ говорит: нет, не ставить, листовка с требованием отставки школьной уборщицы должна, по мнению товарища, появляться в школе то там, то здесь анонимно, чтобы школьная администрация думала, будто детей, написавших это воззвание, много. «А если мы подпишем, – говорит товарищ, – они сразу поймут, что нас всего двое».

Снег, солнце, Илья улыбается на ходу. Он улыбается потому, что этот его товарищ окончил школу ФСБ и теперь работает где-то в Кремле, охраняет президента, а он, Илья Яшин, занялся оппозиционной политикой, работал в предвыборном штабе демократической партии «Яблоко» на парламентских выборах 2003 года и проиграл, проиграл. Проиграл эти ключевые выборы, до которых демократы в российском парламенте были и после которых – перестали быть.

Снег, солнце, оно уже касается вершин деревьев, Илья шагает в снегу и в то же время стоит в кабинете директора, и директор спрашивает, один ли Илья писал это свое воззвание про бабу Катю, а Илья отвечает, что нет, не один, конечно, но ни за что не скажет, кто его подельники.