Затонувшие города - Паоло Бачигалупи

– Не надо, – предупредила она.

Мыш смотрел на них.

– Черт возьми, Маля. А я‑то думал, что это я сумасшедший.

Мале хотелось извиниться, признать, что она не права, исправить все, но нож блестел между ними, а доктор смотрел на нее, как на солдатика, как на лишенное совести чудовище. Она вдруг поняла, что даже если опустит нож и извинится, ничего уже не станет как прежде. Теперь они с доктором Мафузом враги. Нож изменил все.

– Хорошо, – мягко сказал доктор, – хорошо. Не будем спешить.

Он медленно сел, демонстрируя пустые руки. Вдруг он показался очень старым. Старым, усталым, сломленным, измученным. Мале стало дурно. Вот как она отплатила человеку, который ее спас. Ей хотелось плакать, но голос не дрогнул:

– Расскажите мне, как это сделать. Я в любом случае дам ему лекарства.

– Маля, эти лекарства не твои. Ты не можешь раздавать их кому попало. Они нужны людям. Хорошим, невинным людям. У тебя все еще есть шанс поступить правильно, – умоляюще сказал доктор, – потому как ты не должна этого делать.

Маля потрясла нарядные упаковочки с таблетками.

– Сколько ему дать?

Голос Мафуза стал жестким:

– Если ты это сделаешь, то ты больше мне не помощница. Я заботился о тебе, как мог, но это уже слишком.

Мале показалось, что она вышла из окна огромной башни в Затонувших городах и летит вниз, к каналам. Свободное падение. Ничто и никто ее не подхватит. Резкий удар – и ее размажет по земле.

Ей хотелось вернуть все назад, извиниться за нож, за лекарства, за все. Доверие, на которое она полагалась столько времени, рухнуло.

Ты с ними или нет?

Маля посмотрела на доктора. Потом на умирающего получеловека. Она ошибается? Она дура? Норны, как же это решить…

А потом она еще раз посмотрела на доктора, увидела разочарование на его лице и поняла, что это все неважно. Она уже сделала свой выбор, подняв нож. Старый Мафуз никогда никому не причинил вреда, а она замахнулась на него. Все уже сделано. Пути назад нет. Как и говорил ее отец, она – дитя Затонувших городов. Всякое доверие между ней и доктором теперь разрушено. Разрезано ножом.

– Сколько таблеток?

Доктор Мафуз отвел глаза:

– Четыре. Для начала. Четыре. С учетом веса этой твари, тебе понадобится четыре сине-белых таблетки.

Маля неуклюже выдавила таблетки из упаковки. Их придется растолочь и развести в воде, чтобы получеловек смог проглотить их, будучи без сознания. Не опоздала ли она? Не была ли эта жертва напрасной?

– Четыре, говорите?

Доктор кивнул, разочарованный.

– И так каждый день, пока таблетки не кончатся. Совсем.

«Я что, правда это делаю? – подумала она. – Точно?»

Да. Маля совершенно точно это делала, нравилось это ей или нет.

Ошо прислонился к закопченной стене под хижиной доктора и осторожно ощупал раны, которые заново зашил сам. Получеловек здорово порвал его, сломав несколько ребер, но он справится. Новые стежки были грубыми и неровными, но держали. Они не порвутся. Раны болели, но по сравнению с болью в спине это почти ничего не значило.

Двадцать ударов плетью за одну ошибку. Сэйл ходил взад и вперед перед строем примолкших солдатиков и орал:

– Никто из нас никогда не ошибается! Никаких извинений! Мне плевать, обдолбались ли вы, нажрались, или вам оторвало ноги, или вы вообразили себя самим полковником! Вы должны продолжать службу! – после этого он занялся Ошо.

Ван спустился вниз.

– Как швы, сержант?

– Лучше, чем спина.

Ван слегка улыбнулся. Маленькое тощее отродье войны, без ушей и двух передних зубов. Насколько Ошо помнил, в битве с койволками Ван держался отлично. Так хорошо, что заслуживал полноценного знака на щеке. Ошо решил, что сделает парнишку рядовым. Даст шанс по-настоящему показать себя.

– Вы хорошо держались, – сказал Ван.

– Бывало и похуже.

– Все знают, это не ваша вина. Когда мы вас нашли, вы даже говорить не могли.

Ошо фыркнул:

– Забей, отродье. Лейтенант был прав. Мы должны соблюдать дисциплину. Не будет дисциплины – не будет ничего. Кем бы ты ни был. Никто просто так не проскочит.

– Ну да. Вы так обдолбались этими лекарствами, что ничего не соображали. – Ван помялся, а потом сказал: – Лейтенант требует вас наверх.

– Он не сказал зачем?

– Нет, – Ван отвел взгляд.

Ошо посмотрел на обгоревшее здание. На верхнем этаже Сэйл велел построить наблюдательный пункт. Бетон и железо обгорели и обуглились, хижина доктора сгорела дотла, но Сэйл все равно хотел остаться здесь. Инстинкты Ошо требовали бежать подальше от этого гребаного здания, подальше от койволков, но Сэйл холодно посмотрел на него и сказал, что если они покажут, что испугались, штатские в городке начнут вести себя так же, как эта девка-ошметок.

И что они не могут демонстрировать свой страх только потому, что Ошо нежничал с ошметком.

Поэтому-то они согнали к зданию кучку горожан и заставили работать. Если направить пистолет на ребенка, его родители начинают бегать очень быстро.

И теперь Сэйл целыми днями сидел на крыше башни, скрестив ноги, оглядывал джунгли и принимал донесения у разведчиков, которые прочесывали лес, пытаясь найти следы собакорылого, доктора и девчонки, которая была во всем виновата.

– Вам помочь забраться? – спросил Ван.

– Нет.

Это была проверка. Лейтенант любит такое. Удостовериться, что войска ему верны, готовы к выполнению своего долга. Неважно, насколько тяжело Ошо будет залезть по лестнице, неважно, какую боль это ему причинит.

Он встал на ноги и застонал:

– Я сам.

Он медленно лез по бесконечным лестницам на крышу здания, чувствуя, как натягиваются швы, как горит огнем спина. Ошо надеялся, что больше ничего себе не повредит, но на самом деле было неважно. Единственный шанс выжить – доказать лейтенанту, что он все еще верен присяге и сделает все что угодно. Особенно после порки.

Наконец Ошо добрался до верха, хрипя и обливаясь потом.

Сэйл оторвался от своих карт, и Ошо заставил себя вытянуться по стойке смирно. Сэйл внимательно посмотрел на него.

– Как твои раны, сержант?

– Прекрасно, сэр, – Ошо смотрел прямо перед собой.

– А спина?

– Болит, сэр.

– Ты еще легко отделался.

– Да, сэр. Спасибо, сэр.

– Ты помнишь, как мы встретились, сержант?

Ошо сглотнул. Хотелось бы ему это забыть.