Бедные люди - Федор Достоевский

Маточка! Я теперь в душевном расстройстве ужасном, вволнении ужасном! Мое сердце бьется, хочет из груди выпрыгнуть. И я сам как-товесь как будто ослаб. Посылаю вам сорок пять рублей ассигнациями, двадцатьрублей хозяйке даю, у себя тридцать пять оставляю; на двадцать платье поправлю,а пятнадцать оставлю на житье-бытье. А только теперь все эти впечатления-то утренниепотрясли все существование мое. Я прилягу. Мне, впрочем, покойно, оченьпокойно. Только душу ломит, и слышно там, в глубине, душа моя дрожит, трепещет,шевелится. Я приду к вам; а теперь я просто хмелен от всех ощущений этих… Богвидит все, маточка вы моя, голубушка вы моя бесценная!

Ваш достойный друг Макар Девушкин.

Сентября 10-го.

Любезный мой, Макар Алексеевич!

Я несказанно рада вашему счастию и умею ценить добродетеливашего начальника, друг мой. Итак, теперь вы отдохнете от горя! Но только радибога не тратьте опять денег попусту. Живите тихонько, как можно скромнее, и сэтого же дня начинайте всегда хоть что-нибудь откладывать, чтоб несчастия незастали вас опять внезапно. Об нас, ради бога, не беспокойтесь. Мы с Федоройкое-как проживем. К чему вы нам денег столько прислали, Макар Алексеевич? Намвовсе не нужно. Мы довольны и тем, что есть у нас. Правда, нам скоропонадобятся деньги на переезд с этой квартиры, но Федора надеется получить ского-то давнишний, старый долг. Оставляю, впрочем, себе двадцать рублей накрайние надобности. Остальные посылаю вам назад. Берегите, пожалуйста, деньги,Макар Алексеевич. Прощайте. Живите теперь покойно, будьте здоровы и веселы. Яписала бы вам более, но чувствую ужасную усталость, вчера я целый день не вставалас постели. Хорошо сделали, что обещались зайти. Навестите меня, пожалуйста,Макар Алексеевич.

В. Д.

Сентября 11-го.

Милая моя, Варвара Алексеевна!

Умоляю вас, родная моя, не разлучайтесь со мною теперь,теперь, когда я совершенно счастлив и всем доволен. Голубчик мой! Вы Федору неслушайте, а я буду все, что вам угодно, делать; буду вести себя хорошо, изодного уважения к его превосходительству буду вести себя хорошо и отчетливо; мыопять будем писать друг другу счастливые письма, будем поверять друг другу нашимысли, наши радости, наши заботы, если будут заботы; будем жить вдвоем согласнои счастливо. Займемся литературою… Ангельчик мой! В моей судьбе всепеременилось, и все к лучшему переменилось. Хозяйка стала сговорчивее, Терезаумнее, даже сам Фальдони стал какой-то проворный. С Ратазяевым я помирился.Сам, на радостях, пошел к нему. Он, право, добрый малый, маточка, и что пронего говорили дурного, то все это был вздор. Я открыл теперь, что все это былагнусная клевета. Он вовсе и не думал нас описывать: он мне это сам говорил.Читал мне новое сочинение. А что тогда Ловеласом-то он меня назвал, так это всене брань или название какое неприличное: он мне объяснил. Это слово в слово синостранного взято и значит проворный малый, и если покрасивее сказать,политературнее, так значит парень – плохо не клади – вот! а не что-нибудь тамтакое. Шутка невинная была, ангельчик мой. Я-то, неуч, сдуру и обиделся. Да ужя теперь перед ним извинился… И погода-то такая замечательная сегодня,Варенька, хорошая такая. Правда, утром была небольшая изморозь, как будтосквозь сито сеяло. Ничего! Зато воздух стал посвежее немножко. Ходил я покупатьсапоги и купил удивительные сапоги. Прошелся по Невскому. «Пчелку»[12] прочел.Да! про главное я и забываю вам рассказать.

Видите ли что:

Сегодня поутру разговорился я с Емельяном Ивановичем и сАксентием Михайловичем об его превосходительстве. Да, Варенька, они не с одниммною так обошлись милостиво. Они не одного меня облагодетельствовали и добротоюсердца своего всему свету известны. Из многих мест в честь ему хвалывоссылаются и слезы благодарности льются. У них сирота одна воспитывалась.Изволили пристроить ее: выдали за человека известного, за чиновника одного,который по особым поручениям при их же превосходительстве находился. Сына однойвдовы в какую-то канцелярию пристроили и много еще благодеяний разных оказали.Я, маточка, почел за обязанность тут же и мою лепту положить, всем вовсеуслышание поступок его превосходительства рассказал; я все им рассказал иничего не утаил. Я стыд-то в карман спрятал. Какой тут стыд, что за амбициятакая при таком обстоятельстве! Так-таки вслух – да будут славны дела егопревосходительства! Я говорил увлекательно, с жаром говорил и не краснел,напротив, гордился, что пришлось такое рассказывать. Я про все рассказал (провас только благоразумно умолчал, маточка), и про хозяйку мою, и про Фальдони, ипро Ратазяева, и про сапоги, и про Маркова – все рассказал. Кое-кто тампересмеивались, да, правда, и все они пересмеивались. Только это в моей фигуре,верно, они что-нибудь смешное нашли или насчет сапогов моих – именно насчетсапогов. А с дурным каким-нибудь намерением они не могли этого сделать. Этотак, молодость, или оттого, что они люди богатые, но с дурным, с злымнамерением они никак не могли мою речь осмеивать. То есть что-нибудь насчет егопревосходительства – этого они никак не могли сделать. Не правда ли, Варенька?

Я все до сих пор не могу как-то опомниться, маточка. Все этипроисшествия так смутили меня! Есть ли у вас дрова? Не простудитесь, Варенька;долго ли простудиться. Ох, маточка моя, вы с вашими грустными мыслями меняубиваете. Я уж бога молю, как молю его за вас, маточка! Например, есть ли у васшерстяные чулочки, или так, из одежды что-нибудь, потеплее. Смотрите, голубчикмой. Если вам что-нибудь там нужно будет, так уж вы, ради создателя, старика необижайте. Так-таки прямо и ступайте ко мне. Теперь дурные времена прошли.Насчет меня вы не беспокойтесь. Впереди все так светло, хорошо!

А грустное было время, Варенька! Ну да уж все равно, прошло!Года пройдут, так и про это время вздохнем. Помню я свои молодые годы. Куда!Копейки иной раз не бывало. Холодно, голодно, а весело, да и только. Утромпройдешься по Невскому, личико встретишь хорошенькое, и на целый день счастлив.Славное, славное было время, маточка! Хорошо жить на свете, Варенька! Особеннов Петербурге. Я со слезами на глазах вчера каялся перед господом богом, чтобыпростил мне господь все грехи мои в это грустное время: ропот, либеральныемысли, дебош и азарт. Об вас вспоминал с умилением в молитве. Вы одни,ангельчик, укрепляли меня, вы одни утешали меня, напутствовали советами благимии наставлениями. Я этого, маточка, никогда забыть не могу. Ваши записочки всеперецеловал сегодня, голубчик мой! Ну, прощайте, маточка. Говорят, есть где-тоздесь недалеко платье продажное. Так вот я немножко наведаюсь. Прощайте же,ангельчик. Прощайте!

Вам душевно преданный Макар Девушкин.

Сентября 15-го.

Милостивый государь, Макар Алексеевич!

Я вся в ужасном волнении. Послушайте-ка, что у нас было. Ячто-то роковое предчувствую. Вот посудите сами, мой бесценный друг: господинБыков в Петербурге. Федора его встретила. Он ехал, приказал остановить дрожки,подошел сам к Федоре и стал наведываться, где она живет. Та сначала не сказывала.Потом он сказал, усмехаясь, что он знает, кто у ней живет. (Видно, АннаФедоровна все ему рассказала.) Тогда Федора не вытерпела и тут же на улицестала его упрекать, укорять, сказала ему, что он человек безнравственный, чтоон причина всех несчастий моих. Он отвечал, что когда гроша нет, так,разумеется, человек несчастлив. Федора сказала ему, что я бы сумела прожитьработою, могла бы выйти замуж, а не то так сыскать место какое-нибудь, а чтотеперь счастие мое навсегда потеряно, что я к тому же больна и скоро умру. Наэто он заметил, что я еще слишком молода, что у меня еще в голове бродит и чтои наши добродетели потускнели (его слова). Мы с Федорой думали, что он не знаетнашей квартиры, как вдруг вчера, только что я вышла для закупок в Гостиный двор,он входит к нам в комнату; ему, кажется, не хотелось застать меня дома. Ондолго расспрашивал Федору о нашем житье-бытье; все рассматривал у нас; моюработу смотрел, наконец спросил: «Какой же это чиновник, который с вамизнаком?» На ту пору вы чрез двор проходили; Федора ему указала на вас; онвзглянул и усмехнулся; Федора упрашивала его уйти, сказала ему, что я и так уженездорова от огорчений и что видеть его у нас мне будет весьма неприятно. Онпромолчал; сказал, что он так приходил, от нечего делать, и хотел дать Федоредвадцать пять рублей; та, разумеется, не взяла. Что бы это значило? Зачем этоон приходил к нам? Я понять не могу, откуда он все про нас знает! Я теряюсь вдогадках. Федора говорит, что Аксинья, ее золовка, которая ходит к нам, знакомас прачкой Настасьей, а Настасьин двоюродный брат сторожем в том департаменте,где служит знакомый племянника Анны Федоровны, так вот не переползла ликак-нибудь сплетня? Впрочем, очень может быть, что Федора и ошибается; мы незнаем, что придумать. Неужели он к нам опять придет! Одна мысль эта ужасаетменя! Когда Федора рассказала все это вчера, так я так испугалась, что чутьбыло в обморок не упала от страха. Чего еще им надобно? Я теперь их знать нехочу! Что им за дело до меня, бедной! Ах! в каком я страхе теперь; так вот идумаю, что войдет сию минуту Быков. Что со мною будет! Что еще мне готовитсудьба? Ради Христа, зайдите ко мне теперь же, Макар Алексеевич. Зайдите, радибога, зайдите.